Самоубийство империи. Терроризм и бюрократия. 1866–1916

В явном виде, разумеется, нет, да и не похож Константин Николаевич, антиквар и виолончелист, на заговорщика. Но в неявном – нечто подобное существовало. Упоминания об этом нет-нет да проскочат в материалах дела о покушении 4 апреля. Мы уже цитировали письмо Каракозова Ишутину, где речь идёт об этом предмете. На суде тоже кое-что прозвучало.

Из показаний Николая Ишутина на судебном заседании 18 августа: «Он (Каракозов. – А. И.-Г.) мне говорил, что сошёлся с какою-то партией в Петербурге». Далее: «Ишутин: Худяков мне говорил, что он слышал от кого-то, что такая партия в Петербурге существует, и сказал, что заграничный комитет имеет сношения с этой партией. – Председатель (князь П. П. Гагарин): Вы потом сказали, что вы именно слышали от Худякова, что эта партия, петербургская так называемая, будет заниматься таким устройством общества, которое будет полезно только для высших слоев общества, но не для народа, что потому вы, с вашей стороны, намерены составить народную партию? – Ишутин: Да, я говорил о народной партии».

Недомолвки устраняются показаниями самого Каракозова в заседании 20 августа: «Я ему (Ишутину. – А. И.-Г.

) говорил, что в Петербурге есть партия, которая, хотя личность я не называл, но сказал, что имею сношения с этой партиею… – Член суда принц Ольденбургский: Какая же партия в Петербурге, на которую вы указываете? – Каракозов: Я ему говорил о той партии, которую я называю Константиновскою партиею. – Председатель кн. Гагарин: Отпустите Каракозова!». Немедленно по произнесении запретного имени Каракозов выведен из зала суда.

Интересно, что это за «личность», не названная Каракозовым, через которую осуществлялась связь между молодыми «нигилистами» и «партией Константина»? Каракозов, Великим постом только приехавший в Петербург, хорошо знал здесь лишь Ивана Худякова. Этот последний был накоротке с Ножиным, коего титуловал своим «близким приятелем». У Ножина постоянно бывали молодые люди в форме морских офицеров. По своему происхождению и лицейскому образованию Ножин мог быть принят в хороших петербургских домах (Михайловский мимоходом упоминает о его попытке работать учителем в некоем аристократическом семействе). Лучшего кандидата на роль связного между революционно-«нигилистическим» кружком Ишутина-Худякова-Каракозова и либерально-аристократической «партией Константина» трудно подыскать.

В этом контексте внезапная смерть молодого здорового человека не может не вызвать подозрений. А смерти предшествовала та самая загадочная «отлучка» Ножина из города, о которой расспрашивал Михайловского следователь. Из материалов дела явствует, что 16 марта в Питер приехал некто Орлов, давний знакомый Ножина, и заночевал у него на квартире. Хозяина дома не было; не появился он и на следующий день, и через день… Никто из друзей не знал, где он. Только 19 марта к вечеру Ножин вернулся. То была Лазарева суббота. В церквах вспоминали, как Иисус Христос воскресил своего друга Лазаря на четвёртый день после смерти. В странном соответствии с евангельским повествованием, Ножин объявился на четвёртый день после своего исчезновения. О причинах отсутствия он поведал друзьям… Но, как на грех, именно тот лист, где записаны были их показания, таинственным образом исчез из следственной папки. Сохранилось только неуверенное упоминание Орлова о поездке Ножина в Петергоф. А может, не в Петергоф? Может, и не в Петергоф. Может, в Стрельну. Там, между прочим, находилась любимая усадьба генерал-адмирала – Константиновский дворец…

Возможно, в эти дни Ножин тайно встречался и с Каракозовым. Такое предположение выдвигал ещё один из первых исследователей дела 4 апреля Евгений Колосов. Собрав все сведения (в основном циркулировавшие как слухи) о неестественной причине смерти Ножина, Колосов предположил, что между ним и Каракозовым могли возникнуть несогласия относительно покушения, и что Каракозов мог отравить Ножина, боясь с его стороны помехи своим планам. В самом деле, Каракозов все эти дни носил при себе яды, в том числе медленно действующий морфий. По данным следствия, Ножин заболел в четверг или пятницу на Пасхальной неделе; 2 апреля, в субботу, ему стало резко хуже, его отвезли в Мариинскую больницу. В этот же день Каракозов, согласно его показаниям, купил на базаре пистолет, предназначавшийся для покушения.

А может быть, и другое. Ножин выполнил роль связующего звена между «партией Константина» и группой Каракозова, и стал не нужен. И даже опасен: как претендент на весомую политическую роль в случае успеха, и как лишний свидетель в случае провала заговора. Партия, «полезная только для высших слоев общества», не имела оснований церемониться с идейными убийцами, героическими разрушителями; она лишь использовала их в своих интересах.