Самоубийство как культурный институт

Для Ницше многие страницы романа Достоевского были так близки, как если бы он написал их сам. В самом деле, в «Так говорил Заратустра» (Also sprach Zarathustra, 1883) герой Ницше рассуждает о Боге и Сверхчеловеке в терминах, предвосхищающих Кириллова^{14}. Заратустра, как и Кириллов, одержим логическим развитием идеи «если бога нет»:

…если бы были боги, как бы мог я перенести, что я — не бог!

Следовательно, бога нет.

Я вывел это заключение, но теперь оно ведет меня. Бог — это гипотеза, но кто может вынести всю боль этой гипотезы, не умерев?[508]

Для героя Ницше, как и для героя Достоевского, возможны два вывода — смерть или трансформация в Сверхчеловека. Но создатели Заратустры и Кириллова не согласны в этом пункте: Достоевский видит самоубийство как единственный возможный исход жизни без Бога; Ницше верит в возможность преодолеть трагедию смерти Бога в сверхчеловечестве — его взгляд совпадает с воззрением не Достоевского, а Кириллова^{15}.

Совпадение идей Ницше и Достоевского можно объяснить, не прибегая к попыткам установить факт прямого влияния, — их мысль исходила из тех же источников, а именно из толкования христианских принципов в трудах Гегеля и гегельянцев[509]. Понятие «Бог умер» восходит именно к Гегелю, который неоднократно прибегал к этой формуле, рассуждая о соотношении божественного и человеческого в Христе. Согласно Гегелю, «для христианина страшная мысль о смерти Христа (т. е. смерти Бога) выносима лишь потому, что с ней неразрывно связана мысль о воскресении»

[510]. Некоторые из последователей Гегеля поставили идею о воскресении под сомнение. Так, Давид Штраус и Людвиг Фейербах последовательно подменяли божественное человеческим. Макс Штирнер в книге «Единственный и его собственность» (Der Einzige und sein Eingentum, 1845) пошел дальше, утверждая, что современный человек, «проведя победоносно до конца работу просвещения — преодоление Бога», сам того не заметив, «убил Бога, чтобы стать отныне „единым Богом на небесах“». За этим логически следовала мысль о смерти человека: «Как можете вы верить, что мертв богочеловек, пока не умрет в нем, кроме Бога, также и человек?»[511] Следуя за этими идеями, Достоевский и Ницше в своих рассуждениях о богочеловеке как бы останавливали ход событий, известных каждому христианину, в момент смерти Христа. Приговор «Бог умер» был окончательным. Как бы вторя словам Ипполита из «Идиота», Ницше писал в «Веселой науке» («Die frohliche Wissenschaft»,1882) о запахе разложения, исходящем из мертвого тела Бога: «Боги, как и люди, разлагаются. Бог умер. Бог мертв. Мы убили его»[512]

.

И Ницше и Достоевский рассматривали утверждение «Бог умер» не как констатацию факта, а как диагноз психологического состояния современного человека[513]. Смерть Бога была событием в истории человеческого опыта — психологическим фактом. Достоевский и Ницше анализировали состояние человеческой психики в момент, когда философия и логика обратились в психологию. Их объединили не только общие источники, но и общие познавательные стратегии: они выступали не только как эпистемологи, занятые состоянием знания, но и как эпидемиологи, озабоченные (психическим) здоровьем человека, — в конечном счете философ взял на себя роль врача.

* * *

Совпадение идей Достоевского и Ницше представлялось некоторым читателям чудом. Идеолог модернизма Дмитрий Мережковский полагал, что в Кириллове Достоевский предвосхитил идеи Ницше «с математической точностью» и что совпадение видений двух философов свидетельствует о божественном происхождении этих пророчеств[514]. Читая Ницше сквозь Достоевского в 1901 году, Мережковский отождествил Ницше с Кирилловым. Ницше-Кириллов (как Мережковский назвал своего героя) был предвестником «нового человека», человекобога, который преодолевает смерть и психологически, преодолев страх смерти, и физически, обретя нетленную плоть. Но в русском Ницше, Кириллове, Мережковский видел своего рода супер-Ницше: в то время как и тот и другой понимали идею о физической трансформации человека в контексте теории эволюции, лишь Кириллов соединил в своем опыте чувственное со сверхчувственным или мистическим. Для Мережковского идеал Кириллова, «царство Сверхчеловека», приближался к идеалу Нового Иерусалима из Откровения Иоанна: еще шаг — и учение Кириллова — суперницшеанство до Ницше — совпадет с учением Христа[515].