Самоучитель по философии и психологии

Когда Алексея Алексеевича Ухтомского спросили, почему он назвал открытый им психический феномен «доминантой», он ответил: «А разве что-нибудь изменилось, назови я доминанту как-то иначе? Назвал как назвал…» Примерно так же я мог бы ответить на вопрос о принципах. Почему именно «принципы»? А потому, что называй их как хочешь, это все равно принципы. Знание должно быть технологичным, а потому принципы, которые функционируют инвариантно содержанию, являются лучшим и, быть может, единственным гносеологическим средством. Конечно, на бумаге все это выглядит сухо и, наверное, не впечатляет. Но практика использования этой - несодержательной - методологии в психологии, в этой самой сложной, быть может, из открытых систем, позволяет взглянуть на этот инструмент по-другому. И если Джордано Бруно говорил: «Она все-таки вертится!» - я готов сказать: «Это все-таки работает!»

СОДЕРЖАТЕЛЬНЫЕ ОГРАНИЧЕНИЯ

Положение о «содержательных ограничениях» является наиважнейшим. В чем его суть? Подумайте о силе трения - это идеальный пример содержательного ограничения. Как бы мы ни старались от трения невозможно избавиться - и оно тормозит, но, с другой стороны, не будь трения, не было бы и движения. По этой формуле являет себя всякое содержательное ограничение - то, что не может быть устранено, будучи потому ограничением и одновременно средством.

Все наше с вами существование - это жизнь, обеспеченная и лимитированная содержательными ограничениями, причем жизнь в самом широком понимании смысла этого слова. Кажется парадоксальным, но если бы я не встречал препятствий (содержательных ограничений), то я бы и не двигался. Причем необходимость двигаться - это тоже содержательное ограничение. Куда ни кинь - мы в плену и под защитой содержательных ограничений…

Мой психический аппарат - это, как нетрудно догадаться, тоже содержательное ограничение. Я воспринимаю мир так, как это дозволяет мне мой психический аппарат (т. е. во времени, пространстве, модальности, интенсивности), и я не могу воспринимать его иначе - это содержательное ограничение, которое повергает меня в гносеологическую тоску, однако же без этого ограничения я бы и вовсе не мог ничего воспринимать.

Мои желания (берем их как условную «часть» моего психического аппарата) - это тоже содержательное ограничение. Избавься я от желаний, я бы избавился и от страданий - мечта блаженного идиота! Однако в этом случае я бы вряд ли вообще мог что-либо испытывать, я бы превратился в бессмысленный безответный кусок материи. Что ж, я вынужден постоянно, мучительно согласовывать свои желания с возможностями среды, я вынужден страдать, однако я могу жить.

Наконец, собственно механизмы моего психического аппарата - это все те же содержательные ограничения. Я детерминирован инстинктом самосохранения (его индивидуальной, групповой и видовой составляющими), я все облекаю в стереотипы, которые актуализируются друг за другом по принципу доминанты, каждая из которых представлена психическими состояниями и обозначениями (названиями) этих психических состояний. Игра этих сил создает меня, и я потому являюсь собственным содержательным ограничением.

Все это настолько очевидно, что этого в действительности никто не замечает. Более того, мы выгибаем колесом грудь и задираем голову, утверждая бессмысленность: содержательное ограничение может быть преодолено, нужно только захотеть. Мы-то, пожалуй, и можем захотеть, да вот нельзя заставить содержательное ограничение соответствовать наших хотениям, нельзя заставить хотеть содержательное ограничение.

Содержательное ограничение не терпит подобного к себе отношения, игнорируя его или хотя бы просто не отдавая ему должное, мы впадаем в допущения, которые становятся краеугольным камнем наших ошибочных суждений и действий. Нам бы следовало не отбрыкиваться, подобно строптивой кобыле, от содержательных ограничений, а, напротив, рачительно их учитывать, изучать, холить и лелеять. Зачем? Это очень просто: когда я знаю, что имею дело с содержательным ограничением, которое не может быть преодолено, я не трачу сил на его преодоление. Вместе с тем, зная содержательные ограничения, я знаю и то, что я могу предпринять, двигаясь между зазорами, образуемыми в структуре содержательных ограничений, опираясь на обнаруженные мною содержательные ограничения как на подножки, пользуясь ими как альпинистской страховкой.

Кому- то, возможно, все это кажется проповедью пессимизма. Что ж, подобному мыслителю я могу лишь посочувствовать. В социальной жизни главным содержательным ограничением является желание (или нежелание) другого (Другого), все наши отношения - это отношения с этими желаниями (или нежеланиями) других, которыми они нам, собственно, и являются. Желание (или нежелание) Другого - это то, что не может быть изменено (вменено, создано, подтасовано), он или хочет, или не хочет.