Самсон и Надежда

— А бумага у тебя есть? Так, чтобы большой листок? — спросил Холодный.

— Нет, все мелкие, на обороте пишу!

— Чего это ты, нам тут из типографии на Крещатике пуд бумаги подвезли! Погоди!

Холодный вышел в коридор. Крикнул: — Васыль! Где ты? — и тут же потребовал у появившегося Васыля принести Самсону бумаги для работы.

Через пять минут лежала у Самсона на отцовском столе пачка фунта в три чистой желтой бумаги, а также две маленькие пачки по полфунта разграфленной, с напечатанными словами и линиями.

Холодный взял листок желтой и карандаш, наклонился и вот так, с опущенной головой, посмотрел на Самсона.

— Нет, ты будешь писать, а я — подсказывать! — придвинул тот листок к усевшемуся на свое место Самсону.

— Так а что писать?

— А все имена-фамилии, кто по этому делу проходит!

Самсон уставился на листок, вздохнул.

— В столбик или в строчку?

— В столбик, конечно, как должников за требы!

Самсон вывел красивым почерком: «Антон Цвигун», под ним написал «Федор Бравада», далее — «сапожник Голиков, портной Бальцер, Якобсон…»

Тут Самсон задумался, вытащил из верхнего ящика стола сшитое серой нитью тонкое дело, заведенное на красноармейцев-дезертиров, и пару листков нового дела о кражах серебра для Якобсона. Полистал первое, пробежал глазами допросы Федора. После этого добавил в столбик: «Красноармеец Григорий».

— Это все? — недоверчиво спросил Холодный. — А чего ты себя не вписал?

— Так я же следователь? — удивился Самсон.

Холодный подтянул дело к себе, открыл первую страницу.

— Ты же заявитель о преступлении! — показал он на подпись Самсона под первым листком в деле.

— Ну да, — вспомнил Самсон. И добавил в столбик себя.

— Это все?

— Если не считать тех, кого я по делу опрашивал!

— Тех пока считать не будем. А теперь напиши ту угрозу углем напротив тех, кому угрожали! — предложил Холодный. — Мордашку можешь не рисовать.

Нехотя вывел Самсон своим красивым почерком гадкие два слова угрозы напротив Якобсона и своей фамилии.

— Ну и кто у нас теперь остался без угрозы? — усмехнулся Холодный, выровняв спину и держа в руке лист со списком. — Сапожник — жертва, краденое ему возвращено! Можно о нем забыть! А вот красноармейцы — преступники! Кто из них главный?

— Антон Цвигун, помощник звонаря, — ответил Самсон. — Гришку я не знаю, а Федор — простой селянин, о посеве мечтал.

— Звонари — люди хитрые! И иногда опасные, — закивал Холодный. — Бывают совсем ненабожные, любят сверху на колокольне сидеть, а в церковь почти не ходят! А когда человек постоянно на колокольню взбирается да еще и в колокол бьет, он себя важнее других считает! Так что Антон, говоришь, главный! Это ясно! А кто больше Якобсона боялся?

— Да Федор и боялся! Антон о нем просто отказывался говорить! А Федор заговорил, а потом от страху замолк!

— Так может, Антон этого Федора Якобсоном так настращал, как в церкви прихожан пеклом стращают? — предположил Холодный.

— Может, — согласился Самсон. И тут вспомнилась ему переписная карточка, которую сотрудница губернского статбюро перед ним в руках держала, давая ему с нее про Бальцера и Якобсона списать. — Знаешь, — глаза у Самсона загорелись, и еще почувствовал он, что зачесалось отсеченное ухо или рубец раны на его месте, — при переписи жителей Киева Бальцера записали грамотным, а Якобсона, — Самсон оглянулся на манекен в пиджаке, — неграмотным! А как это может бельгиец быть неграмотным? А?

— Так может, он по-русски неграмотный? Может, он недавно в Киев приехал?

— Да, похоже на то, — задумался снова Самсон. — А если он недавно в Киев приехал и язык плохо знает, как он может важным преступником стать? Почему его кто-то бояться должен?

— Но серебра ты у него сколько нашел? — Холодный сжал губы и пристально глянул на хозяина кабинета, и во взгляде Самсон прочитал, что не согласен с его мыслями собеседник. Или почти не согласен.

— Может, он сохранением краденого занимался? — предположил Холодный. — Ну, как ты!

— Как это, как я? — вскричал Самсон, обалдевший от такого обвинения.

— Ну пока ты не заявил о преступлении, сколько времени краденое в твоей квартире лежало?

Склонил Самсон голову, тяжело вздохнул. Прав был Холодный, и вроде не обвинял он его ни в чем таком. Ведь тогда он еще не понимал, на что красноармейцы имеют право, а на что не имеют.

— Надо их вернуть и снова допросить, — произнес Самсон, стараясь придать голосу решительности. — Антона и Федора. И заставить их Гришку выдать, про которого они говорили.

— Они еще в Лукьяновской сидеть должны, там бывших дезертиров в отдельный отряд формируют. Хорошо, пошлю за ними! Только скажу тебе, что по делу думаю! Думаю, что после того, как они начали тебя подозревать, следующую добычу они у Якобсона прятали. А как ты оттуда всё выгреб, и из твоей квартиры их трофеи тоже забрали, вот и озлились они на него и на тебя! Так что это они тебе угольком письма шлют! И тебе, и Якобсону!

— Но ведь они в Лукьяновской!