Самый черный день

— Это Зелёный Змей, — рассказывает Рыба. — Если положить на бок руку, можно почувствовать его дыхание. Пока он спит, но придет время и откроются глаза его…

И ведь не знаешь, шутит она или нет. Такая уж она, наша Рыба.

Проходим еще шагов двадцать, и видим: дыра в земле.

— Обвалилось тут все лет десять назад. Я на Вокзале бывала частенько, вот и наткнулась на это… место, — рассказывает Рыба.

— Что за Место?

— Увидите, господин доктор.

Лезем в провал. Внизу, в дыре вагоны раскуроченные, рельсы, железяки всякие. Земля мягкая, рыхлая. Ноги скользят во все стороны. А Валентин-то хорош! Ловко, правильно спускается. И где только научился так?

Ноги упираются во что-то твердое. Лестница. Быстро же ее землей заносит.

— Сюда.

Рыба приподнимает металлическую пластину, скрывающую вход. Вход в Сердце. Длинный, широкий коридор. Округлый свод над головой. Ступеньки ветвятся и убегают за поворот.

Светло. Будто стены светятся. Или то, что на них.

Линии. Золотые, синие, алые… Они скользят по потолку, сплетаются в узоры, зигзаги, круги…

Башни. Барашки волн. Облака. Горы. Цветы.

Нет… Это просто клубок линий.

Глаза — тысячи глаз. Линии играют. Будто живые… А может, и впрямь.

— Что вы видите? — спрашивает Рыба.

Сотни образов проскакивают перед глазами. Я не могу поймать их…

Большая, толстая птица. Заполняет собой весь свод. У нее только один глаз. И слишком короткие, маленькие крылья.

И снова все смешалось.

— Кажется… Нет, я не уверен. Это огонь? Языки пламени. Все как будто горит. Город… Город в огне!!

Рыба улыбается краем губ.

— Так я и знала. Каждый видит что-то свое…

— Это оптическая иллюзия? Удивительная точность… Кто же создал все это?

Меня раздирает почти нестерпимое желание сбежать. И одновременно — пьянящее удовольствие пребывания.

Коридор сужается, скручивается. Как морская раковина. Краски на стенах — все ярче. Словно линии — это тугие сосуды. По ним струится кровь — с бешеной, невообразимой скоростью.

Нет… Это просто линии.

— Не дышите полной грудь — может закружиться голова.

— Но почему? — удивляется доктор. — Краска ядовитая?

— Нет, — Рыба пожимает плечами. — тут безопасно. Местные сюда носа не суют. Просто воздух… немного иной. Нужно привыкнуть.

Когда я была здесь впервые, меня вырвало.

Валентин дотрагивается до стены ладонью:

— Она… тёплая?

— Эй! Да у вас нос красный, как морковка! Может, пойдём отсюда?

— Нет! Я должен… Посмотреть все.

Ну ладушки. Только в обморок не хлопнитесь.

Мы идем — в молчании. Каждый — опутан своими мыслями. Каждый — опутан своими линиями.

Тупик. Ступеньки обрываются. Перед нами — дверь, нарисованная оранжевой краской.

— Кто все это нарисовал?! Тебе известно? — спрашивает приезжий.

Голос его дрожит слегка.

— Пусть лучше Рыбка расскажет. Только она любит все приукрашивать.

Она всегда хотела знать — кто? И потратила на это десять лет. Опрашивала старожилов, читала книги, собирала легенды…

Жил-был город… Самый обычный, один из сотен других.

Жил-был художник. В меру талантливый, но робкий и невезучий.

Люди смеялись над ним:

— Лучше бы дороги строил!

— Здоровый детина, а калякает бездарные картинки.

Однажды он встретил девушку и влюбился в нее. Она сказала: хочешь быть со мной — стань гением. Напиши то, что изменит мир.

И он решил, что будет стараться. Он заработал деньги и славу. Но девушка сказала — это не то.

Художник сходил с ума от бессилия. Как-то вечером он упал в яму. И нашел пещеру под землей. Стены ее были тёплыми.

«Да, — подумал он. — Я смогу стать гением. Я отщипну кусочек от своего тела и превращу его в краски».

Здесь, в пещере, эта мысль не показалась ему такой уж безумной. И он начал рисовать на стенах и потолке. Он стал чувствовать радость творения. Он создавал все новые и новые картины. И однажды понял, что не может остановиться. От тела его почти ничего не осталось.

«Да, — подумал он. — Я хочу писать еще. Я отщипну кусочек от своей души и превращу его в краски».

Душа кончилась быстро. И остались только любовь, память и безумие.

«Да, — подумал он, — Я должен закончить работу. Я отщипну кусочек от своего безумия и превращу его в краски»

Неведомые чудеса рождались от рук его. И не кончалась краска, и была она многогранна, многоцветна и безмерна, как само безумие.

Девушка, которую он любил, нашла пещеру и спустилась вниз.

Она пришла сказать: хватит. Девушка взглянула она на стены, и тотчас упала замертво. Человеческий глаз не мог вынести картин, нарисованных безумием.

То, что осталось от художника, пришло в ужас от горя. Любовь стала болью, а боль убила память. И осталось лишь одно Безумие.

И вырвалось Оно наружу, сквозь землю и камень, и стало Оно менять мир, и наполнять все Собой.

Прошло через воздух — и стал он другой.

Прошло через вещи — и стали они другими.

Прошло через животных — и стали они другими.

Прошло через людей — и остались они прежними, и сказали: не пустим тебя дальше.

Но безумие лишь посмеялось над ними.

Валентина согнула пополам.

— Что такое? Плохо? Рыбка, ну пойдем, пожалуйста.

— Спасибо, Джерри. Нет, я в порядке… Просто дыхание перехватило.