Самый красивый мужчина нашего кинематографа, Адель и я

– Здравствуйте, Анжелика! – администратор уже сидела за своей конторкой.

– Доброе утро, Прасковья Альбертовна! – вот зря она изменила прическу, с этими мелкими кудряшками стала еще больше похожа на мою овцу.

У меня, как всегда, была полная запись. Кариесы, пломбы, пульпиты и так целый день. Неожиданно в середине дня пациент позвонил и отменил прием. Наконец-то появилось окошко. Я ушла в комнату отдыха и налила себе чаю, девчонки что-то праздновали и на столе красовалась половина торта. Я отрезала себе кусочек и уютно пристроилась, вдыхая аромат свежего чая.

В комнату заглянула администратор, – Прасковья Альбертовна, у вас сейчас окно?

Я кивнула, отхлебывая чай.

– Возьмете с острой болью? – пришлось поставить чашку на место.

Вздохнула, – давайте. – посмотрела в зеркало, поправила шапочку, натянула на нос маску.

Прошла в свой кабинет, где ассистентка Зиночка готовилась к приему. – У нас с острой, пригласите пациента.

Зина скрылась за дверью, а я уселась на свой стул и потянулась к коробке с перчатками. В этот момент влетела Зина, – Прасковья Альбертовна, там этот! Ну вы сами увидите!

– Что? – взяла карточку, прочитала имя «Лакеев Г.П.», открыла карточку. Очень трудно, когда вот как приходит чужой пациент.

– Ну зовите этого Лакеева, где он там застрял?

Зина приоткрыла дверь, – Лакеев, заходите!

Боковым зрением заметила, что вошел крупный мужчина, держась за щеку. – Проходите садитесь.

Он уселся в кресло, не отнимая руки от щеки. Я повернулась к пациенту, беря зонд и зеркало.

– На что жалуетесь! – он наконец отнял руку, и я его узнала. В моем кресле сидел Григорий. Глаза, что блюдца, боится. Лакеев! И Зина перед ним и так повернется и так!

– Зиннаида, давайте формулу запишем! – прекрасно, удалила эту Зину от него подальше. Она устроилась за столом и приготовилась записывать.

– Лакеев, откройте рот. – видимо он что-то услышал, то ли голос мой узнал, то ли что… Но он начал внимательно всматриваться в меня, порывается что-то сказать.

– Молчите, Лакеев. Шестнадцатый – пломба, пятнадцатый – кариес, двадцать четвертый, двадцать третий – пломбы…

Он на мой бейдж смотрит, а там имя мое «Прасковья Альбертовна Фогель».

– Прасковья? – успевает он сказать, пока я пробую как работает пистолет воздух-вода, и направляю струю воздуха на его самый подозрительный зуб. Пациент подскакивает на месте со стоном. Стучу по зубу, – Так больно? – он кивает. Мне все уже стало ясно, поэтому я выключила лампу.

– Ну что, сейчас сделаем снимок и дальше выберем стратегию лечения. Зиннаида, проводите Лакеева на снимок. – Он встал, хотел что-то сказать, посмотрел на меня.

– Идите, идите! – отвернулась я чтобы сделать запись. Скоро меня позвали, посмотреть снимок. Ну как и ожидала – пульпит. Зиннаида распаковывает Григория, снимает с него защитный фартук. Хлопает ресницами, улыбается! Смотреть противно.

Он встает рядом, и я ему показываю на экране весь его пульпит, объясняю про кариозные полости и воспаление… А он не слушает. Вернее, слушает не то, что я говорю, а как. Видно, у него никак пазл не складывается. Ну и прекрасно!

– Ну что, Григорий, давайте лечиться? – он кивнул.

Ассистентка подает мне шприц с анестезией. Он весь сжимается. Ох уж эти мужчины – сильный пол. От вида иглы готовы в обморок упасть. А конкретно этот, так особо чувствительный, помню, как ему ссадины и синяки обрабатывала.

– Расслабьтесь! – говорю я. – Я постараюсь вас не обидеть.

Его глаза с расширенными зрачками недоверчиво смотрят на меня, на иглу. Еще бы пастушка Прасковья со шприцом это все равно что обезьяна с гранатой. Рот сжат плотно, а взгляд сфокусирован на острие иглы.

– А ты, то есть вы, точно врач? – выдавливает он из себя.

– Если хотите можете подождать и вас примет другой доктор, – спокойно говорю я. – Если я вас не устраиваю.

Он секунду размышляет и обреченно открывает рот. Пока делаю укол тихонько постанывает, – Все, все, миленький. Уже не колю. Вот и умница!

Зуб оказался сложным, раскрыла и депульпировала. Несколько раз гоняла пациента на снимок, когда меня удовлетворил результат установила временную пломбу.

– Зубик может побаливать, но это нормально, а так записывайтесь через недельку, ко мне или к своему доктору.

Он хотел что-то спросить, но я его опередила, – Есть можно, пить тоже. Все, идите Лакеев, у меня следующий пациент, мне нужно приготовиться.

Он вышел, а я смотрела и смотрела на дверь, пока меня не вывела из задумчивости Зиннаида.

– Прасковья Альбертовна, Ивашова по записи, – я провела по глазам.

– Зовите! – работа пошла своим чередом.

После приема вышла, моя машинка дружелюбно подмигнула мне, и тут меня кто-то подхватил под руку.

– Пусти! – крикнула я вырываясь.

– Да успокойся ты, три часа тут сижу, жду тебя! – Григорий, собственной персоной.

– Наркоз отошел? – спросила я его.

– Фогель значит, Прасковья Альбертовна значит. – констатировал он, отпуская меня. – Мой врач в отпуске, а зуб, ну ты знаешь… Мне говорят к доктору Фогель пойдете? А мне хоть Фогель хоть Гогель, я на стену от боли лез. Но я и подумать не мог, что это… ты.