Самый лучший комсомолец. Том четвертый (СИ)

Дядя Ваня от комментариев воздержался, но по его лицу ясно читалось отношение к молодому педагогу. А я с выводами спешить не буду — не все в этом мире имеют характер «стойкий, нордический», и это никак не мешает быть хорошим человеком.

— Так чего вы хотели? — спросил я пионервожатого.

— Про Костю поговорить хотел, — сглотнув, не удивил он.

— Это нам надо, — улыбкой поощрил я.

— Он странный, — отвел он взгляд. — Нелюдимый совсем, даже не разговаривает почти.

— Звучит правдиво, — одобрил я.

— В отрядных мероприятиях не участвует, по гуманитарным наукам — тройки с натяжкой, зато по точным — лучше всех в крае учится, все олимпиады берет, — первый шаг сделан, и дальше Никита Евгеньевич говорил без пауз. — Только на кубик этот и пошел участвовать. В воду и на зарядку не загонишь, письма отцу не пишет. Мне что, его силой заставлять? Я и так, и этак — а он уперся как осел, в одну точку смотрит и молчит — все ему как о стенку горох. Не улыбается никогда — я же не слепой, ребят просил с ним попытаться подружиться, а он ни в какую! Телевизор не смотрит, на танцы не ходит, одного Колмогорова читает!

— Который математик? — уточнил я.

— Математик! — поморщился пионервожатый. — Ест тоже странно — на завтрак только яйца отварные, а из супа сначала картошку всю достает, потом — морковку, и только потом остальное доедает. Боюсь я его — и отец у него странный, они же рядом живут, не на автобусе приехал, как все, а с отцом. Прощались — ни слезинки не пролил, а у этого на лице как будто облегчение — спихнул нам своего дебила и рад!

— Обзывать кого-то «дебилом» недостойно Советского педагога, — сделала ему внушение Оля.

— Да он больной! — всплеснул руками вожатый. — Ему к психиатру нужно, лечить — нормальные дети так себя не ведут! Я ночами не сплю, в коридоре караулю — вдруг у него в голове щелкнет, перережет соседей по палате — что я потом делать буду? — сняв очки, он рукавом вытер слезы. — Я же даже не педагог еще! Студент, на красный диплом иду, конкурсы выигрываю. Вот, поощрили за успехи. Знал бы я, кого подсунут, лучше бы в Подмосковье на подработку устроился — там поди такого нет!

— Насчет «перережет» это вы зря, — вздохнул я. — У него не шизофрения с буйными припадками, а другая особенность.

Потому что аутизм не болезнь, а дар или проклятие — тут уж куда повернется. В Костином случае — скорее дар.

— У нас с Олей подруга есть, Надя Рушева, художница. Знаете такую? — спросил я.

— Знаю, — подтвердил пионервожатый.

— Вот она за пределами, так сказать, профессиональной сферы почти ни на что внимания не обращает. Не потому что зазналась или глупая, а потому что ей это просто не интересно. Не интересно настолько, что как бы она или другие ее не заставляли, толку не будет — физиологическая особенность мозга не позволяет концентрировать внимание на не интересном. У Кости похожий случай — он, извините, живет в мире цифр и формул, и пытаться его оттуда выдернуть бесполезно. Пойдемте в администрацию, Никита Евгеньевич, будем его отцу звонить — я Костю с собой заберу когда уеду, ему в обычной школе учиться смысла нет.

Будет у меня собственный математический гений.

Глава 21

— Так что, Семен Федорович, Никита Евгеньевич в этой ситуации проявил себя наилучшим образом, пожертвовал личным сном ради спокойствия и безопасности детей, — после того как мы втроем рассказали директору о цели визита, выдал я пионервожатому гигантский пряник.

Потому что он объективно ни в чем не виноват.

— Поощрим, — пообещал будущий герой Соцтруда.

— Да я же не за поощрения, Семен Федорович, лишь с детьми все хорошо было! — бросился протестовать вожатый.

— За то и поощрим! — закрыл дискуссию директор.

— Можно нам личное дело Кости и номер телефона его отца? — попросил я.

— Идем, — мужик поднялся на ноги. — Вы свободны, Никита Евгеньевич, можете возвращаться в отряд. И по ночам спите смело, мы в коридор чисто на всякий случай кого-нибудь дежурить по ночам определим, — посмотрел на меня.

— «На всякий случай» еще никому никогда не мешало, — одобрил я.

Мало ли чего, я же могу ошибаться, и тогда придется долго и мучительно посыпать себе голову пеплом. Не хочу детской крови на руках.

Прежде чем мы успели покинуть кабинет, в дверь постучали.

— Да?

Вошел моряк в чине лейтенанта — из патрулей. Поздоровались, Оля по уже сложившейся традиции получила поцелуй ручки — уже и не краснеет, привыкла.

— ЧП у нас, Семен Федорович, — поделился инфой моряк.

— Никита Евгеньевич, до свидания, — выгнал лишние уши директор.

— А… — моряк замялся, стараясь не смотреть на певицу.

— У Оли допуска на способные случиться на территории и окрестностях «Орленка» ЧП хватает, — успокоил я его чистой правдой. — Лично генерал-полковник Госбезопасности Судоплатов выписывал.

— Я его в палате оставила, — смутилась подружка. — Но он у меня есть, честно комсомольское!

— Говорите смело, товарищ лейтенант, — я показал корочку от Гречко, и на этом промедление закончилось.