Самый лучший комсомолец. Том второй (СЛП-4)

— За*бали потому что! — спокойно ответил буйный дед на вопрос «зачем?».

Сидим в медпункте — я уже с перебинтованной рукой на стуле (Виталина лично две дробинки достала, радуя мокрыми глазами и закушенной губкой — переживает за меня, неспособного бросить отчима на произвол судьбы идиота), а лежащего на кушетке папу Толю обрабатывает Грета Ивановна Штейер — штатный фельдшер, из русских немцев. Здесь же, за столом, расположился участковый — записывает показания — а дядя Петя загородил собой выход, чисто на всякий случай — ну не побежит дед, вон какой спокойный.

Главбуху выдали стул и попросили никого не пускать — отошедшее от шока население попыталось вломиться, слезно умоляя Судоплатова не увольняться — люди-то в совхозе на 99.9% нормальные, объективные изменения уровня жизни к лучшему и на кого эти самые изменения завязаны оценить способные. Не уволится папа Толя — ему, как ни странно, рулить совхозом нравится, иначе не пропадал бы тут почти 24/7, выбираясь в Москву только по делу и навестить любимую жену. Ну и характер имеет — это как, постреляли и убегать? Ну уж нет!

— Сначала, б*ядь, землю обещали, потом в колхоз загнали — пролетариями будем, говорят. А какой, на*уй, пролетариат, если ни зарплаты, ни пенсий, ни отпусков, а одни трудодни? Потом получку выделили — гроши е*аные, а в город х*й уедешь — прописка ё*аная! У меня бабка померла в том году, так у ей и пенсии не было — не заработала, мол. Как так получается — всю жизнь х*ярила, а пенсии нет?

У меня в прошлой жизни у прабабушки так было — два года стажа не хватило, а она так-то после войны троих детей в одиночку вытащила. Разве нельзя какой-то минимум человеку выплачивать? Тридцать рублей за погибшего в войну мужа — вот и всё.

— А теперь вы вон приперлись, сразу сюда не лезь, туда не ходи, денег вон сколько платите — а за что? За то что я на печи лежу? Ох и подозрительные вы! — прищурился он.

Охренеть мотивация.

— Это все, что ли? — не поверил я.

Новокаин теряет свою силу, и несчастная рука начинает болеть.

— Оправдываетесь много, — доверительно поведал Николай Петрович. — Значит совесть не чиста!

— В тюрьму же теперь вас сажать придется, — грустно вздохнул я.

— А и посижу! Там хоть все понятно, а тут — зае*али! — гордо задрал он покрытый седой щетиной подбородок.

Что ж, усталость от всего на свете тоже по сути стресс, который в ежедневном режиме подтачивает индивида. В какой-то момент терпение может и закончиться.

— Пап Толь, я вами недоволен! — переключился я на отчима. — В вас целятся, а вы и не против — председатель у нас профессия традиционно опасная, их во время коллективизации отстреливали только так — укоренился обычай.

Судоплатов нервно гоготнул, а дядя Петя провел надо мной воспитательную работу:

— Недоволен он, бл*дь! Тебе сколько раз говорено — о себе думай в первую очередь! На себя плевать — о ней вон подумай! — кивнул на Виталину. — Мозги бы по ёлке разбрызгала, потому что объект в папку вцепился, понравилось бы?

— Вообще не понравилось бы, — вздохнул я. — Расслабился, извините, урок усвоен. Я — не герой, а ценная госсобственность, и праздновать «труса» мне прямо приказано.

— И не юродствуй! — не повелся дядя Петя.

— Чудные вы, москвичи, — заметил с любопытством прослушавший диалог горе-стрелок.

— Спасибо, дедушка, что картечь с дробью перепутали, — вздохнул я. — Я без папки рос, и сестре и трем братьям такой участи не хочу — папа Толя хороший.

— На жалость не дави — ученый, — отмахнулся вредный дед.

— Пойду в народ, — вздохнул я. — Пап Толь, точно в Кремлевку не поедете?

— У меня работы непочатый край! — отозвался он, получив нашлепку на последнюю дырку — на правой стороне груди. — Спасибо, Грета Ивановна, — морщась, начал натягивать рубаху.

— Я бы все-таки рекомендовала показаться врачам, — неодобрительно покачала она головой.

Прямо в окровавленной одежде — а другой нету! — вышли в коридор, упершись в сдерживаемое грозно взирающим главбухом людское море.

— Идите по домам, товарищи! — выдал им ЦУ председатель.

— Отпустили бы вы его, — раздался из толпы жалобный женский голос. — Один остался, вот и допился до чертиков!

Я бы отпустил, но это же прецедент с негативными последствиями будет — стреляй в председателя на здоровье, он все равно не обижается.

— Разойтись! — рявкнул участковый.

Сработало — народ быстренько рассосался.

— Вот так добро людям и делай, — вздохнул Филипп Викторович.