Самый лучший пионер

Убедившись, что мы поняли, он свалил, сменившись здоровенным кучерявым детиной:

— Привет, пионеры!

— Здравствуйте! — Отозвались мы.

— Я — староста нашей группы, Женей зовут, — Представился он: — Будем вместе весь сентябрь работать!

Другие студенты выдали нам ведра, про перчатки никто даже и не заикнулся, подкатил оснащенный копалкой трактор, и мы принялись за одно из самых унылых дел в мире. Самое приятное — это схватить ловко притворяющуюся свежей прошлогоднюю картофелину, и тогда она смачно лопается в руке, щедро поливая конечность удачливого копателя зловонной жижей. Наши девочки — в полном восторге!

Школьников на поле хватало и помимо нас, но, увы, они от нас почти в сотне метров, и поискать среди них лапочку-Сонечку не выйдет. Может и к лучшему — неловко получится. А когда немного подрасту и стану важный, приеду такой сюда на встречу с передовиками сельского хозяйства — вот она удивится!

Поработав пару часиков, прямо на поле пообедали запечённой студентами картохой с предоставленными колхозниками основными блюдами — наваристые щи и макароны с мясом. После обеда вернулись к работе, и благополучно залечивший печень второгодник начал меня провоцировать.

— Эй, Контора, лови! — Услышал я за спиной, обернулся, и тут мне в руку совершенно случайно приземлилась картофелина.

Максим померк — не получилось! Смертник, чтоли? Органы лишние? Ладно, для очистки совести немного потерплю, а потом, если не перестанет, повторю воспитательные процедуры. Голову, кстати, моет исправно — видимо понравилось не быть чуханом.

Поработали еще пару часиков, слегка умылись из подогнанной колхозниками цистерны, и, под завистливыми взглядами студентов — им-то здесь жить придется! — убыли восвояси, по пути обмениваясь впечатлениями. Вывод: не так уж все и плохо!

* * *

Воскресным вечером случилось хорошее — это помимо пары успешно перекатанных из головы глав «Бима» и первой успешно законченной юбки, прекрасно смотрящейся на манекенщице в виде мамы. Зазвонил телефон — снова по нашу душу, и снова не просто так: звонил главред «Литературной газеты», Александр Борисович Чаковский.

— Завтра? В девять? Конечно сможем! — Заверила его мама, и ботаническая часть меня из-за прогула очень расстроилась.

— Ты стихи-то написал? — Взволнованно спросила она меня после разговора.

— Написал! — Кивнул я, и показал ей заранее напечатанные листочки: — Я их в новую книгу еще вставлю.

— Хитрый! — Улыбнулась мама: — Сразу и поэтом хочешь быть, и прозаиком!

— Я от скуки — на все руки!

Директорша и классуха, которым мама позвонила предупредить, палок в колеса вставлять не стали, охотно согласившись меня отпустить. Выдали несколько «отгульных» часов и маме на фабрике.

— Давай так — сразу после переезда ты уволишься, и будешь моей личной секретаршей! — Предложил я родительнице.

— А потом меня посадят на пятнадцать суток за тунеядство! — Фыркнула она.

— Тунеядство — это когда живут на нетрудовые доходы, — Пояснил я юридически малограмотной маме: — А на легальные сыновьи — можно!

— Пока ты несовершеннолетний — вообще не важно сколько ты зарабатываешь, я обязана работать и тебя содержать, иначе тебя у матери-тунеядки отберут и отправят в детдом! — Показала она язык юридически малограмотному мне.

— Тогда у нас небольшая проблема.

Мама подняла бровь — давай, мол, излагай.

— Ну смотри — меня в Союз писателей рано или поздно примут. Так?

— Так, раз за тебя сам Полевой взялся! — Не стала спорить мама.

— А писателей из Союза регулярно шлют на встречи с читателями! Вот ты меня одного в условный Новосибирск отпустишь?

— Да ни за что! — Сразу же отвергла она такую возможность: — Буду отпуск за свой счет брать!

— Дело твое, конечно, но на работе-то такое не оценят: вроде есть швея, а вроде и нет — две трети времени с сыном по стране катается, а мы на ее место никого взять не можем — числится же! И уволить никак — конституция гарантирует право на труд.

— Да ну тебя, Сережка! — Расстроилась мама: — Переведусь туда, где можно брать отпуск почаще. Но на шее у тебя сидеть не стану! — Безапелляционно поставила точку в обсуждении.

К редакции «Литературки» прибыли в половину девятого — мама решила перестраховаться — поэтому пришлось немного посидеть в коридоре. В без пяти девять к нам присоединилась невысокая женщина в строгом импортном платье и короткой стрижкой. И я ее знаю!

— Здравствуйте, Александра Николаевна! — Поприветствовал я лауреатку премии Ленинского комсомола и многих пока неполученных наград, всенародно любимую композитора Пахмутову.

Мама недоуменно покосилась на меня — похоже, она Александру Николаевну в лицо не знает — и тоже поздоровалась.

— Здравствуйте! — Отвесила Пахмутова нам в ответ и спросила: — А вы, должно быть, Ткачёвы?

— Мы! — Подтвердила мама.

— Мама, это — замечательный композитор Александра Николаевна Пахмутова, — Представил я.

— Наташа! Наталья Николаевна! — Наконец-то проявила соответствующую такой встрече радость мама.