Сан Мариона

- "Я, Великий каган Турксанф, покоряющий величием сердца; я, ослепительный, восхищающий взоры, громоподобный в гневе, заставляющий трепетать непокорных; я, могущественный каган Вселенной, исполнитель воли небесного Верховного кагана Тенгрихана, повелеваю: отныне всякий желающий да продает в моей стране товар без всяких препятствий со стороны моих подданных, и путь для торговли свободен и безопасен на пространстве моих владений, если чужеземный купец внес в казну десятую часть всякого имеющегося у него товара. Кто совершит насилие над обладателем фирмана, будет без промедления казнен."

Коварный тудун [правитель города в Хазарии], выдавший охранную грамоту, сейчас далеко, и вожатый покорно вздохнул, видя мрачную ухмылку предводителя отряда.

Стелясь над травами, улетали прочь из этих мест птицы, и в бледном небе единственно коршун описывал широкие круги, нетерпеливо клекоча в ожидании побоища.

- Не забудь, о Урсулларх непобедимый, между Персией Хазарией вот уже двенадцать лет мир! - закончив читать фирман, произнес купец, знавший тюркский язык, - несколько рабынь его отца были хазарками.

- Мира ты хочешь, проклятый албан?! - взревел предводитель, пристав на стременах. - А знаешь ли ты, что под стенами Дербента погибли два моих брата! Албанский воин из рода легов зарубил их! Души моих братьев взывают о мщении! Если среди вас нет воина-лега по имени Марион, не искушайте судьбу, уезжайте от каравана и благодарите великого Тенгри за неслыханную милость! Я жду! - Он вскинул руку.

Хазары наложили стрелы, подняли луки. Сейчас властно опустится рука, раздастся недружный звук отпущенных тугих тетив, и множество стрел, подобно злым степным осам, мелькнут в воздухе - и забьются в предсмертных судорогах пронзенные лошади, люди, и для многих албан навсегда прервется жизненный путь. Страшна для албана смерть вдали от дома, ибо не останется в памяти потомков, как он убит, где похоронен, и будет бродить в вечерних степных сумерках неуспокоенная, непризретая душа, стеная от одиночества, и некому будет утешить ее. А потому в охрану нанимались отчаявшиеся от нужды бедняки или изгнанники, скрывающиеся от мести.

Прошло мгновение тревожной тишины. Неожиданно из-за спины вожатого неторопливо выехал человек, закутанный в длинный черный плащ, поверх которого на серебряной цепочке висел большой серебряный христианский крест. Голову человека прикрывал глубокий капюшон, скрывая лицо. Это был странствующий монах-христианин, присоединившийся к каравану в Семендере. Вожатый вспомнил, что тудун Семендера выдал охранный фирман только после того, как ширванский купец согласился взять до Дербента этого монаха и двух его спутников.

На черном как ночь красавце-скакуне монах проследовал к предводителю хазар и, приблизившись вплотную, что-то показал, вынув из глубины плаща. Склонившийся к нему хазарин гневно зарычал, резко выпрямился, скрежеща зубами, поднес вскинутую руку ко рту, в бешенстве прокусил ее. Монах, не оглядываясь, отъехал, встал рядом с вожатым. Предводитель поднял смуглое, искривленное неутоленной яростью лицо, прохрипел прерывисто:

- Пусть будет так: караван свободен! Я выполню волю Турксанфа. Но каган не может запретить мне вызвать на поединок удальцов. Эй, албаны, я слыхал, ха-ха, что леги - храбрецы! Если среди вас нет Мариона, то хотя бы леги есть? Презрение вашего бога Уркациллы-громовержца падет на скрывающихся, ха-ха, трусливых родичей Мариона!

И тотчас двое албан - один из первой линии, другой из второй выехали на свободное пространство. Первый - зрелый, широкоплечий, с курчавой рыжеватой бородой, в шлеме и железных доспехах, второй - безусый и безбородый юноша с кожаным щитом, на котором были прикреплены металлические пластины.

- Мы из Дербента, леги и родичи Мариона, - спокойно сказал старший.

Хазарин пренебрежительно оглядел обоих, кривя губы в зловещей усмешке, спросил:

- Кто из вас хочет сразиться со мной в честном поединке?

Леги переглянулись. Старший удержал тронувшего было коня юношу, что-то тихо сказал ему и по высокой траве двинулся навстречу хазарину, давая понять: он готов биться.

Богатырь-предводитель повернул коня, отъехал на достаточное для разгона расстояние, развернулся, вынул меч, принял поданный юрким толмачом бронзовый щит и выжидательно глянул на лега. Он так и остался в кожаном кафтане и с непокрытой головой.

Лег взглянул вверх, вздохнув, проследил за парением коршуна, видимо загадав нечто на счастье, потом снял с головы шлем, обнажив курчавые седеющие волосы, попросил младшего: "Развяжи", - кивком показав на спину. Юноша подъехал, развязал на спине родича крепкую шелковую завязь, старший лег снял полукруглый панцирь и тоже остался в льняной красной рубахе. Оба почти одновременно гикнули и помчались навстречу друг другу.