Сан Мариона

Лязгнули мечи, ударившись о бронзу щитов. Заржали, столкнувшись, зло взвизгнули жеребцы. Звон рубящего оружия пролетел над степью и угас, увязнув в поднимающемся над рекой густом белом тумане. И вскрикнул от боли и гнева юноша, когда меч хазарина прорубил обнаженную курчавую голову родича. Тревожно всхрапнул конь, почувствовав, что хозяин его грузно заваливается на бок. Зарычал от радости хазарин, и разноголосо прокричали его соплеменники, славя предводителя. Албаны подавленно молчали. И не успел конь принести к ним мертвого лега, как юноша помчался в сторону хазарина. Урсулларх, ощерив в победной улыбке крепкие зубы, довольно хмыкнув.

И опять, зазвенев, ударились мечи, и пластинчатый щит лега упал на землю вместе с отрубленной рукой. Второй беспощадный удар хазарина снес юноше голову с легкостью серпа, подсекающего былинку.

- Ждите меня в Дербенте, проклятые албаны! Передайте Мариону: пусть готовится к смерти! Тенгри не насытился еще моей местью! - выкрикнул на прощанье Урсулларх, повернул гнедого жеребца и поскакал с становищу. Хазары с гиканьем помчались следом.

Албаны молча уложили на лошадей два трупа и тронулись к свободному теперь броду. Они похоронили легов за рекой, уже на родной земле, вырыв мечами две могилы с подкопами. Мертвых - в воинском одеянии и с оружием (ибо оружие побежденного не принесет удачи новому владельцу) - по обычаю уложили в подкопы, а так как они были незнатны и неправославны, то поставили в изголовье каждого по небольшому кувшину с водой и положили по одной пшеничной лепешке. Подкопы заложили камнями, яму завалили землей. И в этом уголке степи, к злобному разочарованию коршуна, выросли среди травы два холмика с уложенными поверху кучками камней. А через несколько дней пронеслась по этим холмикам, отряд за отрядом, чужая конница, крепкие копыта лошадей разбросали камни и вмяли в рыхлую почерневшую землю гнездо пестрого удода, которое он успел свить, торопясь вывести потомство, в уютной пещерке на вершине одной из могил. А на следующую весну на этом месте вновь выросла трава. И будто бы и не было здесь ничего.

2. ДРЕВНИЙ ПУТЬ

Пролил скоротечный весенний дождь, и солнце теперь сверкало в свежих лужах, густо парила теплая земля, а вверху, в прозрачной голубизне стремительно истаивали задержавшиеся над морем фиолетовые облака.

Караван шел степью между холмами, мимо курганов, по солонцам, разбрызгивая лужи сверкающей стоячей воды, и всадники, беспечные, как дети, веселясь, склонялись с седел, ловили серебристо мелькнувшие монетки. Но стоило монетке упасть на подставленную ладонь, гасло сияние, тускнело серебро и воин с тайным сожалением вытирал о штаны мокрую руку. Счастье призрачно, подобно радуге в капле.

Легко была предана забвению встреча с хазарами, ибо душе воина нельзя обременять себя напряжением прошлого, которое может перерасти в страх перед будущим.

Четвертый день караван шел из Семендера на юг, к Дербенту. Четвертый день всадники, покачиваясь в седлах, видели слева опаловую равнину моря, а справа, не далее чем в фарсахе [фарсах - мера длины (около шести километров)] - серые крутые увалы предгорий, бесконечной чередой тянувшиеся вдоль дороги. А за увалами поднимались горы с синеющими ущельями, зеленеющими лесами, и над самыми дальними из них голубовато искрились снежные шапки вершин.

Чем дальше уходил караван на юг, тем пышнее цвела степь, тем обильнее и сочнее поднималась в низинах свежая трава. Нередко прогретые солнцем курганы были густо усыпаны алыми маками, и склоны их казались облитыми кровью, часто степь от моря и до гор золотилась цветущими одуванчиками, а встречающиеся солончаки застилала сизая дымка молодой полыни, и теплый ветер доносил горьковато-пряный запах ее, столь сладостный для степняка. Случалось, неподалеку, в струящемся мареве, с треском и шумом, пугая коней, взлетали из травы крупные черноголовые фазаны, а в сухой прошлогодней траве мелькало рыжее гибкое тело хорька. В поднебесье парили коршуны, а утром от гор стремительно приблизился громадный черный гриф, закружился над караваном, вытягивая длинную, словно выщипанную шею, и тень от его широких крыльев покрывала сразу несколько всадников. Воины охраны встревоженно подняли головы: гриф - предвестник беды. В ловких руках одного из воинов появился лук, но пока седок вытаскивал из колчана стрелу, зоркая птица плавными кругами поднялась в синеву и унеслась к горам.

Ближе к полудню на холме возле предгорий появились три всадника. Не приближаясь, они проводили взглядами караван и исчезли также внезапно, как и появились. И тогда, словно повеселев, зазвенел колоколец, оживилась охрана, а приземистый вожатый сказал ехавшему рядом с ним монаху-христианину:

- Албанская застава... Дербент близко! - и, облегченно протяжно зевнув, покосился на спутника.