Санаториум (сборник)

Все, все рушилось и лежало в руинах. Вся их прошлая мирная, согласная жизнь. Бабушка с пеленок растила Марселя. Его мать впала в послеродовое сумасшествие, такое бывает, она в первый же день затянула на Марселе пеленки так, что он посинел. Едва его не удушила. Ее застали за этим занятием после кормления, соседки по палате сбегали за врачом. Роженицу отвезли в дурдом, бабушка забрала ребеночка, нашла няню, молоко они брали у одной молодой мамаши, которая не знала, куда его девать, сцеживалась по триста грамм после каждого кормления. Всем было хорошо, бабушка отказала своей дочери в возвращении младенца. Тем более что он часто болел.

– Ты спокойно работай, – было сказано, – я его выращу. Тебя же уволят за частые бюллетени (она знала, чего дочка панически боялась). Держать такого сотрудника не будут. Приходите по субботам на целый день, хлебайте по полной, у няни выходные, а у меня лекции, в воскресенье я сама буду с ним.

Они обе (муж дочери удалился вскоре) вырастили из Марселя человека, раздираемого на части ревнивой любовью, школьника, а потом студента, которого мать свела с ума постоянными упоминаниями о дедовщине в армии, ежедневно звонила – не опаздывай на пары и сдавай сессии, а то загребут, это хуже лагеря.

А когда приходила, то делала это ранним утром, и всегда совала руку ему под одеяло, не мокро ли. С этим тоже не брали в армию.

Очень не хотелось психбольницы.

Наученный отцом по телефону, Марсель заявил в военкомате: «Я ссусь. Поняли? Ссусь».

Мать, разумеется, обвиняла бабушку во всех качествах выращенного юноши, причем при Марселе.

После первой же сессии с двумя несданными экзаменами Марсель перестал ходить в учебное заведение. Бабушка не могла опаздывать на свои лекции и убегала, так и не подняв ребенка с постели. Придя, она заставала порванные коробки от пиццы и коробочки от японских суши, мальчик заказывал по телефону еду, воруя у бабушки из заначки (недочет в шкафу под простынями был обнаружен и предъявлен, на что ребенок отвечал: «Есть хотел, а твое в холодильнике мне на фиг не нужно, я это не ем, суп твой поганый, а котлеты с картошкой надоели, поняла?»).

Была вызвана тяжелая артиллерия – мать. Она пришла, открыла дверь своим ключом и стала силком поднимать сына, к чему он не был готов. Он встал, хорошо, пошел на кухню, взял нож и лег с ним, держа лезвие на сгибе локтя. Стал кричать «не подходи». Немножко даже порезал себя, когда мать откинула одеяло. И вот тогда она вызвала психиатра.

Такова была история вопроса.

– А!!! – вдруг завизжал Марсель, причем на более высокой ноте. – Ты что, телефон отрубила? Ты ненормальная. Тебя надо убить. Я топор беру.

(Он с детства помнил, что у любимого деда есть топор. Бабушка давно избавилась от этого топора, муж, бывало, крепко выпивал, бывал не в себе, начинались семейные разборки, топор на всякий случай исчез, а дед в результате ушел к пьющей соседке, где быстро помер, все угрожая развестись, поделить жилплощадь и жениться, но не будучи способен на такие сложности.)

Вся тяжесть предыдущих анамнезов, вся история войн, оккупаций, голода и алкоголизма дедов-прадедов проснулись сейчас в несчастном ребенке, в его подсознании, и он неумелой, бессильной агрессией защищал свою жизнь, свое подозрительное счастье – думала образованная бабка, лежа в полном отчаянии. И что теперь будет? Что подумают соседи? Квартира с толстыми стенами, с двойными дверями на лестницу почти звуконепроницаема, но ведь когда наверху праздник и топают, все же бывает слышно!

– Замолчи. Соседи психоперевозку вызовут! Опять в больничку свою захотел?

Нельзя было так говорить. Конечно, это вызвало в мальчике новый приступ ненависти, он специально сбегал на кухню и стал стучать чем-то громоздким – сковородой? Типа гори оно огнем.

Он кричал и стучал, в слезах и соплях, чем-то ковырял замок, который давно не работал. Что-то в двери хрустнуло со скрежетом.

– Все, теперь ты оттуда нах не выйдешь! Подыхай от голода.

Он, видимо, сел или лег под дверь. Устал. Минут через пять он заговорил:

– Но что? Что ты, психбольная, устроила? Тебе надо в больницу, а не мне.

– А то! – высоким, пронзительным голоском отвечала бабушка. – Говорю, меня вызывали в полицию. Что вы с Альбертом детей используете!

– Что-о? Охренела нах совсем! Каких детей?

– В «Макдоналдсе»! За вами уже следят! Соблазняете бигмаком и картошкой!

– Бред! Ну какой же бред! – завизжал Марсель.

Так всегда реагируют лжецы – повышенной активностью. Безгрешный человек и голоса не повысит, просто удивится.

– Мне сообщили, что Альберт покупает подростков, имена Валя и Шура, он их продает растлителям за сто долларов час.

– За сто долларов? – взревел Альберт. – Это бред!

– Полиция за ним следит, ведет прослушку! Вы оба сядете за растление малолетних, но как инициатора он назовет тебя, ты же платишь за угощение. Он никогда не тратит свое. Тут ты и попался. Соблазняешь малых сих. Насилуешь!

– Ты нах съехала совсем, бабка, б. Я вот тебя сейчас оттрахаю нах.

Он опять, видимо, лег. Нервы уже не выдерживают.