В отличие от европейских дворов при русском дворе такие танцевальные вечера не были результатом органичного развития. Популярные русские народные танцы подвергались двойному осуждению – со стороны церкви, которая даже в XVIII столетии еще долго считала, что они поощряют греховное распутное поведение, и со стороны элиты, находившей, что они ниже ее достоинства890
. Некоторые приемы польских и украинских танцев были знакомы московской знати, особенно в царствование Алексея Михайловича, но они были замкнуты в закрытой обстановке частных резиденций и дворцового театра891. Влияние этих танцев было строго ограниченным, особенно в контексте театра, так как они представали в качестве театрального зрелища и не предполагали возможности участия. Закрытый характер московских светских мероприятий подразумевал, что женщинам в них участвовать не позволяется, и тем самым исключалось всякое дальнейшее развитие танцевальной культуры в этот период. То обстоятельство, что танцы как вид светского времяпрепровождения были здесь незнакомы, отразилось в необходимости вводить новую терминологию для их наименования по-русски. С конца XVII в. традиционные виды танцев, включая общепринятые народные танцы, именовались, как и прежде, плясками, между тем как танцы на иностранный манер назывались словом, производным либо от польского «taniec», либо от немецкого «tanz»892. Это различие прослеживается и в официальных указах, и в описаниях современников на протяжении всего XVIII в.Фактически же, согласно Штелину, танцы как форма светского развлечения знати появились лишь при Петре, под влиянием его знакомства с ними во время Великого посольства893
. Социальное взаимодействие и физические навыки, присущие галантным танцам, явно поразили свиту Петра, что было видно по их озадаченной реакции во время приема, устроенного Софией-Шарлоттой, женой курфюрста Бранденбургского Фредерика III, в июне 1697 г.894 Тем не менее именно такие мероприятия подтолкнули Петра к созданию аналогичных пространств для этого типа взаимодействия по возвращении в Россию на следующий год. 19 февраля 1699 г. в подмосковном дворце Франца Лефорта по случаю отпускной аудиенции бранденбургского посла состоялся бал, на котором русские дамы участвовали в танцах. Это было настолько необычное событие, что секретарь австрийской дипломатической миссии Иоганн-Георг Корб упомянул об этом в своем комментарии895 896. Присутствие вооруженных гвардейцев, которые заставляли гостей участвовать в танцах и не давали им уйти, было характерной реакцией Петра на понятную сдержанность большинства гостей.В одном необычном, но, Тем не менее поучительном недавнем анализе этого предмета выделены два аспекта видоизмененной «парадигмы танцев», что сложилась в петровское царствование. Во-первых, танцы представляли собой увеселение внутри предписанного пространства, подобное военному или ритуальному шествию, когда танцующие образовывали симметричные обязательные фигуры897
. Поэтому можно интерпретировать функцию танцев на петровских ассамблеях как социокультурное дополнение плац-парада, в силу того пристального личного контроля, который осуществлял Петр, когда на них присутствовал898. Действительно, военизированный дух правления Петра наводит на мысль, что в поощрении танцев как придворного увеселения была практическая функция, ведь способность двигаться под музыку и выполнять групповые перестроения была полезным и уместным навыком, как видно и по выучке высшего общества других европейских стран899. Во-вторых, если танцы на европейский манер сознательно внедрялись при Петре, то возникает вопрос: несли ли эти танцы символические коннотации, которые они имели при других дворах Европы900. Если продуманную символику власти, свойственную придворным балетам Людовика XIV, можно усматривать в таких широкомасштабных празднествах петровского двора, как публичные маскарады, организованные в 1715 и 1721 гг., то в целом она не была регулярной чертой придворных танцев при Петре I. Они задумывались скорее как средство поощрить галантное общение во время новых светских собраний мужчин и женщин.