Первая публичная ассамблея Академии прошла вскоре, 27 декабря 1725 г., в бывшем доме П.П. Шафирова. Ее посетили царевна Анна Петровна (старшая дочь Петра), ее муж, герцог Голштинский, и еще около 400 высокопоставленных особ175
. Разнообразный состав слушателей ясно показывает, что не все они присутствовали по причинам чисто интеллектуальным. Если образованность архиепископа Феофана Прокоповича была безупречна, то А.Д. Меншиков, хотя он и состоял членом Королевского общества, может быть отнесен к числу тех представителей придворной верхушки, кто явился из политических или светских соображений176. Протокол этой ассамблеи был напечатан в Кенигсберге в конце того же года. В речах, открывавших заседание, подчеркивалась полезная природа подобных собраний. Неудивительно, что профессор физики Георг Бернхард Бильфингер отметил благотворное наследие Петра во внедрении порядка и дисциплины в России, чему в пример привел Академию, а Якоб Херманн, профессор математики, подчеркнул, что следует устраивать цивилизованные научные дискуссии на публичной арене, прежде чем переходить к более конкретным академическим делам177. Отчет о второй публичной ассамблее Академии, состоявшейся также в доме Шафирова 1 августа 1726 г., строился по тому же шаблону – высокопоставленная аудитория (на этот раз присутствовала императрица), восхваление покойного государя, а затем доклады по научным вопросам178. Несмотря на то что эти публичные собрания заставляли Академию представать в качестве образцового института, по убедительному мнению С. Уэрретта, они едва ли находили положительный отклик в неакадемических кругах Санкт-Петербурга, ибо целевая аудитория академических ассамблей в основном не интересовалась научными открытиями 179. В итоге их забросили и не проводили с февраля 1732 по ноябрь 1749 г., когда снова начались регулярные академические публичные собрания как правило ежегодные (с небольшим пропуском в 1753–1754 гг.)180. Возобновленная академическая ассамблея, приуроченная к празднованию годовщины восшествия на престол императрицы Елизаветы, состояла из знакомых частей. Георг Вильгельм Рихман произнес речь о законах испарения, С.П. Крашенинников выступил с отзывом на нее, а М.В. Ломоносов – с восхвалением императрицы. Эти речи были затем опубликованы, вместе с описанием фейерверков, данных в честь праздника181. Остальные академические ассамблеи в 1750-е гг. происходили обычно в начале сентября и приходились на именины императрицы. Издание специальных отчетов об этих ассамблеях и других торжествах прекратилось в 1751 г., но описание деятельности Академии наук продолжалось в официальной газете «Санктпетербургские ведомости» до конца рассматриваемого периода182. Академия наук также была широко представлена на европейском уровне, установив связи с научными учреждениями в Париже, Берлине и Упсале и публикуя с 1728 г. свои научные труды в ежегодном журнале, называвшемся «Commentarii academiae scientarum imperialis Petropolitanae» (и переименованном в «Novi commentarii academiae scientarum imperialis Petropolitanae» в 1747 г.)183.Вопрос о доступности Академии для публики напрямую касался еще одной сферы – вспомогательных подразделений Академии, прежде всего библиотеки и музея. Оба этих учреждения выросли из частных собраний Петра, которые перевезли из Москвы в Летний дворец в первое десятилетие существования Петербурга. Царские коллекции постепенно росли, по мере того как закупалось все больше экспонатов, и в 1718 г. их переместили в только что построенные палаты А.В. Кикина, которого раньше, в том же году, арестовали и казнили за измену. Наконец, в 1729 г., они нашли постоянное пристанище в новом здании Академии наук184
. Академический музей начинался как петровское собрание диковинок, или Кунсткамера. Подобные коллекции служили для демонстрации богатства монарха, его величия и просвещенности, поэтому весь период раннего Нового времени правители больших и малых дворов по всей Европе тратили крупные суммы на их создание185. Одним из самых обширных и прославленных в то время было собрание императора Рудольфа II, изначально находившееся в Праге, откуда преемники перевезли его в Вену после Тридцатилетней войны186.