Санкт-Петербургская быль

«Я начала тогда называть достойное, по-моему, прочтения: „Исторические письма“ Миртова, печатавшиеся тогда в „Неделе“, Милля с примечаниями Чернышевского, которого я в это время читала по вечерам, придя с работы. Пыталась я его читать еще в пансионе, но тогда дело шло плохо, книга и тогда казалась мне понятной, но недостаточно интересной. Теперь я читала его так, как когда-то уроки учила: прочту главу и расскажу самой себе ее содержание. Под конец, читая Милля, я начала иногда угадывать заранее, что именно возразит на то или другое место Чернышевский, и, когда удавалось, была очень довольна».

«Неделю» читать? Письма Миртова?

На Веру поглядывали с возрастающим уважением. Серьезная девушка! В «Неделе», политической и литературной газете, выходившей с недавних пор в Петербурге, под фамилией «Миртов» печатал статьи не кто иной, как Петр Лавров, известный теоретик народничества.

В молодости Лавров готовился к военной карьере, достиг чина полковника, стал профессором математики в столичной Артиллерийской академии. Но скоро за революционные убеждения был арестован полицией и выслан из Петербурга в глушь. Подобно Герцену, этому человеку суждено было, бежав из ссылки, до конца дней прожить на чужбине.

Но в ту пору, о которой мы рассказываем, он еще отбывал ссылку где-то за Вологдой. Оттуда он и присылал в «Неделю» статьи, где давал свой ответ на вопросы: что делать и как жить людям, чтобы преобразовать Россию в процветающую страну социалистических крестьянских общин.

А Милль, труды которого тоже предложила читать Вера, был известный английский ученый. Его книгу «Основания политической экономии» Чернышевский перевел и снабдил своими примечаниями, которые поражали блеском и глубиной суждений.

Когда Вера назвала эти труды, сидящий на кровати «нигилист» ободряюще улыбнулся девушке.

– Это хорошо, – произнес он с окающим ударением. – И хорошо и розумно (выговорил он именно «розумно», а не «разумно»). Я одобряю!..

Остальные смущенно покашливали.

«Начали их расспрашивать, что они уже читали, и оказалось, что очень мало. Некоторые читали кое-что из Писарева, но ни один не читал Добролюбова. Я сказала, что моя любимая статья Добролюбова „Когда же придет настоящий день“».

– А когда же он придет? – спросил один.

Я сказала, что Добролюбов думает, что при поколении, которое «вырастает в атмосфере надежд и чаяний»…

О как загорелись при этих словах глаза молодого учителя с отгрызенными ногтями; он вскочил с кровати и проговорил каким-то странно торжествующим тоном, подняв для многозначительности палец:

– При нас, значит!..

«Когда расходились, он отрекомендовался мне Нечаевым и просил прийти в Сергиевское училище.

– Что ж, там тоже учителя собираются? – спросила я.

– Нет, учителя не собираются, но надо нам потолковать.

Через месяц или два имя Нечаева знало все студенчество и все общество, интересовавшееся студенческими историями. Но в это время оно не говорило мне ровно ничего»…

В тот вечер Вера узнала только, что в Сергиевском приходском училище Нечаев ведет младшие классы, и в то же время он состоит вольнослушателем при столичном университете.

Глава восьмая.

Годы скитаний

1

Нечаев вызвался проводить Веру до ее дома.

Дорогой выяснилось, что есть у них одна общая знакомая – полковничья вдова Томилова, сочувствующая передовой молодежи и любящая ей покровительствовать. У Томиловой была большая, хорошо обставленная квартира.

Вера сейчас и жила со своей приятельницей по мастерской у этой вдовы.

– А приютит она мою сестренку? – спросил Нечаев. И вдруг добавил: – Этих старых барынь надо как коров доить. Не свой хлеб ест.

– А чей же? – удивилась Вера.

– Как – чей? – усмехнулся он такой едкой усмешкой, что Вере даже неприятно стало. – Кто землю пашет, кто лес рубит, кто гвозди кует, кто коров доит – вот тот и ест свое.