Санкт-Петербургская литература Альманах 2023

К вечеру небо затянуло тучами и начал моросить дождь. Мы закончили пораньше и сидели в палатке, слушая легкий шорох водяных капель. Пасмурная погода не располагала к разговорам…

7.

Мы все дальше и дальше отклонялись от исходного проекта, все более утяжеляли конструкцию "сарая". Юрьич пожелал иметь двухскатную крышу, более высокую и, соответственно, более тяжелую. Кроме того он планировал пустить на пол сороковку вместо похищенной дюймовки. Все это вызывало законные сомнения у Тоши, как главного инженера строительства: а не уйдет ли дом в торф "по самую задницу"?

Последней каплей, переполнившей чашу Тошиного терпения, явились доски, которые Юрьич привез на следующий день из Рощино. Это была необрезанная сороковка. Причем, среди сороковки попадалась и тридцатка и пятидесятка. Доски были либо слишком узкие и перекрученные, либо непомерно широкие с дырами от выпавших сучков. Этими досками нам предстояло покрывать крышу.

– Где ты достал это дерьмо?! – негодовал Косоворотов, приподнимая и бросая то одну, то другую доску. – И этим ты хочешь крыть крышу?

– А где я тебе лучше достану? – срываясь в хрип, кричал Юрьич. – У меня денег не вагон!

За эти несколько дней строительства мы уже порядком устали, и потому ни у кого из нас не было сил спорить. Сороковкой так сороковкой и… зарасти все дерьмом!

Кое-как зашили мы с Косоворотовым оба ската. Последние гвозди забивали уже почти в полной темноте, едва попадая по гвоздям. Разогревшись, Тоша молотил как трактор, и я едва поспевал за ним.

– Все! – объявил он громко, заколачивая последний гвоздь. – Живи, друг! Живи и размножайся!

Мы спустились на землю с дощатых небес и побросали топоры в цинковое ведро.

Недоверчивый Юрьич полез наверх принимать работу.

– Вон там горб, – въедливо объявил он сверху через некоторое время.

И как он там разглядел что-то в темноте?

– Какой еще горб? – угрожающе возвысил голос Косоворотов. – Ты на себя-то посмотри? Горб…

На станцию возвращались, подсвечивая дорогу карманными фонариками. Шагали быстро, и почти не разговаривая – нужно было успеть на последнюю электричку.

Потом, уже на перроне, Юрьич курил, выпуская изо рта в сторону луны лохматые струйки дыма… А в вагоне поезда вдруг принялся поливать свою благоверную. Оказывается, это на ее деньги и по ее инициативе был куплен дачный участок, и затеяна вся эта стройка.

– Дачу ей, блин, подавай, – шипел Юрьич. – Новой русской захотелось стать…

– Не хочу быть вольною крестьянкой, – подхватывал я. – А хочу быть столбовой дворянкой!

– Во-во! А что я ей – золотая рыбка?

– Дохлый ты наш карасик, – грустно улыбнулся Косоворотов.

– Вам-то хорошо, собакам, смеяться. Вы свое отколотили, а мне еще ого-го сколько ковырять!

– Ага, прозрел? Это тебе не по командировкам шастать, бумажками махать, да девочек охмурять, – засмеялся Тоша.

– Ух, ты, блин! Он меня еще учит!

– У каждого, Юрьич, – свой крест. У меня – свой, у Кости – свой, а у тебя – дача…

– Да па-ашел ты…

Юрьич отвернулся к окну, за которым проносились темные кусты и надолго замолчал.

Поезд шел с редкими остановками – за окном мелькали деревья, едва видимые на фоне вечернего неба. Время от времени проносились поселки со спрятавшимися в темноте домами – только желтые квадраты окон выдавали, теплящуюся в них жизнь. Эти мелькающие за окнами дома кто-то тоже ведь строил. Доставал материалы, нанимал плотников, психовал, ругался… Неожиданно в голове всплыли строчки стихотворения одного из питерских поэтов:

"Дом построил себе на болоте,

в гости вас приглашаю. Придете?

Должен быть однозначным ответ.

Да, так да, ну а нет, значит, нет…"

Я посмотрел на своих спутников. Тоша уже кемарил, сдвинув на лоб кепку, заслонившись козырьком от света вагонных ламп. Юрьич улыбался каким-то своим мыслям…

И никто из нас не знал тогда, что перемены в судьбе страны, по-своему, коснутся и каждого из нас. И жизнь растащит нас в разные стороны, и только спустя восемнадцать лет, мы снова соберемся в этом несчастном домике на болоте. Но это будем уже совсем другие мы…

Ирина Втюрина

«Бидончик дрожжевого супа»

рассказ

Марусе было десять лет, когда она перестала бояться бомбёжек. Она считала, что можно не спускаться в бомбоубежище, когда надрывным призывом звучит воздушная тревога. Главное ближе прижаться к печке, потому, что когда на другой день Маруся выходила из дома, то замечала, что дома разрушены, а печки оставались целыми. Таких домов на Васильевском острове было много, и девочка с мамой, бывало, не спускались в бомбоубежище. Они вдвоём передвинули кровать к печке и крепко, прижимаясь, друг к другу – пережидали на этой кровати. Если мама обнимала, не было страшно, когда дом ходил ходуном, а в буфете дребезжала давно не нужная посуда.

– У каждого человека есть ангел – хранитель,– говорила Марусе мама. И, казалось, что Маруся, действительно была кем-то хранима, и их дом….