Читаем Сатанинские стихи полностью

Место, выбранное для вечеринки, оказалось очередным необъяснимым триумфом Сисодии: циклопическая концертная площадка на шеппертонских[1778] киностудиях была приобретена, по всей видимости, забесплатно, и, следовательно, у гостей будет великолепная возможность насладиться огромной реконструкцией диккенсовского[1779] Лондона, расположенной в окрестностях сцены. Музыкальная адаптация того — последнего законченного — романа великого писателя, что назывался Друг![1780] (вместе с книгой и стихами знаменитого гения эстрады, господина Джереми Бентама[1781]), доказала свою мамонтическую хитовость в Вест-Энде и на Бродвее,[1782] несмотря на жуткий характер некоторых ее сцен; ныне, соответственно, Старина

,[1783] как он стал известен в деловых кругах, получил почести крупнобюджетного кинопроизводства.

— Пипи… пиарщики полагают, — объяснил Джибрилу по телефону Сисодия, — что эта бля… эта бля… эта блестящая идея,[1784] пригласить эста… эста… э-столько эста… эста… эстрадных звезд, прекрасно попоспособствуют построению их какампании.

Назначенная ночь настала: ночь ужасающей жары.

* * *

Шеппертон! — Памела и Нервин уже здесь, перенесенные на крыльях Памелиного Эм-Джи, когда Чамча, презревший их компанию, добрался сюда на одном из торопливых автобусов, пущенных хозяевами вечера для тех гостей, что по какой-либо причине пожелали сидеть в салоне, а не за рулем. — И кое-кто еще — тот, с кем наш Саладин низвергся на землю, — тоже явился; и блуждает в окрестностях. — Чамча выходит на арену; и он поражен. — Лондон здесь преображен — нет, уплотнен, — согласно императивам фильма. — Вот — Фальшония[1785]

Венирингов, этих новомодных, разодетых с иголочки новых людей,[1786] лежащая в отвратительной близости с Портмен-сквером,[1787] и темным углом Подснепов.[1788] — И хуже того: посмотри на эти мусорные курганы Приюта Боффина[1789] почти рядом с Холлоуэем,[1790] красующимся в этой сжатой столице над комнатами Очаровательного Фледжби[1791] в Олбени,[1792]
самом сердце Вест-Энда! — Но гости не расположены ворчать; возрожденный город — даже перестроенный — по-прежнему захватывает дух; особенно в той части этой огромной студии, по которой извивается река: река с ее туманами и лодкой Старика Хэксема,[1793] отступившая Темза, текущая под двумя мостами, один из чугуна, один из камня.[1794] — На ее булыжные набережные весело падают шаги гостей; и чудятся зловещие нотки жалобной, туманной поступи. Густой, как гороховое пюре, туман сухого льда[1795] окутывает окрестности.

Общество грандов, моделей, кинозвезд, важных шишек бизнеса, свиты младших царственных персон, политических деятелей и тому подобного сброда потеет и смешивается на этих фальшивых улочках с некоторым количеством мужчин и женщин, столь же лоснящихся от пота, как «настоящие» гости, и столь же фальшивых, как весь этот город: взятыми напрокат манекенами в костюмах этого периода вместе с отобранными для фильма ведущими киноактерами. Чамча, прекрасно сознающий в момент встречи, что это столкновение и есть настоящая цель его поездки (факт, от которого он умудрялся хранить себя до сего мига), заметил Джибрила в этой неистовствующей толпе.

Да: там, на Лондонском Мосту, Построенном Из Камня, вне всякого сомнения, Джибрил! — А это, должно быть, его Аллилуйя, его Мороженная Королева Конус![1796] — С какой отстраненной экспрессией стремится он, как будто, вперед, отклоняясь на несколько градусов влево; и как она словно бы несет его на руках — как все вокруг обожают его: ибо он — среди величайших на этой вечеринке, Баттута по левую руку от него, Сисодия — по правую от Алли, и все пред ликом хозяина, узнаваемого от Перу[1797] до Тимбукту![1798]

— Чамча продирается сквозь толпу, становящуюся все плотнее по мере его приближения к мосту; — но он решительно движется вперед — Джибрил, он доберется до Джибрила! — пока со звоном кимвалов[1799] не начинается громкая музыка, что-то из бессмертного господина Бентама, мелодии шоу-паузы, и толпа не расступается подобно Красному морю пред сынами Израиля.[1800] — Чамча, потеряв равновесие, отшатывается, отброшенный разделившейся толпой на фальшивое половинчатое здание — чего же еще? — Лавки Древностей;[1801] и, дабы спастись, отступает в сторону, пока огромная толпа поющих грудастых дамочек в одинаковых кепках и вычурных блузках, сопровождаемая более чем достаточным количеством джентльменов в цилиндрах, проходит, веселясь, по набережной, с песнями, вполне их достойными.

Кто парень этот, кто Наш Общий Друг?О ком ты, сердца стук?О том ли, кто пленит нас, не выпустит из рук?[1802]

И т. д., и т. д., и т. п.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары