Сбежавшее лето

Но что бы такое придумать? Она оглядела пустынную набережную и длинный ряд купальных кабин с закрытыми ставнями. Дедушка тоже арендовал одну из таких кабин, чтобы в ней переодеваться после купания, а купался он ежедневно, если было тепло. Тетя Элис считала, что он слишком стар для морских купаний — ему было около восьмидесяти,— и постоянно напоминала об этом. Вдруг ему станет плохо с сердцем, вдруг он утонет, вдруг простудится! С сердечным приступом или возможностью утонуть тетя Элис была не в силах бороться, поскольку за всю свою жизнь так и не научилась плавать, но зато она всеми силами боролась с просту­дой, сопровождая дедушку на пляж, где в кабине варила ему на плит­ке какао. Дедушка ненавидел какао, но тетя Элис заставляла его выпить целую чашку, всем своим видом показывая: «Делай, как я говорю, а не то...»

«Старикам живется не легче, чем детям,— часто думала Мэри.— За них тоже решают, что для них полезней, насильно заставляют надевать фу­файки и пить нелюбимое пойло».

И она принялась размышлять о том, чем бы досадить тете Элис. Ключ от купальной кабины спрятан под порогом, прикручен проволокой к ниж­ней ступеньке. Можно забраться внутрь и устроить там неплохой кавар­дак: рассыпать по полу сахар, набросать в какао песку...

С минуту мысль эта казалась привлекательной, но нет, и Мэри опять зевнула. Лень даже заниматься всем этим! Кроме того, тетя Элис была близорукой, могла не заметить песок в банке с какао и напоить дедушку жуткой смесью. А он, если и догадается, чьих это дело рук, все равно ограничится только тем, что скажет: «Бедная Мэри, что с нее спраши­вать? Она расстроена, ее никак нельзя винить». (Поскольку Мэри вечно подслушивала у дверей и знала, что-ее поступкам почти всегда находят оправдание, то у нее не было сомнений, что дедушка произнесет именно эти слова.)

На этот раз Мэри зевнула так, что чуть не вывихнула себе нижнюю челюсть. Нет, если уж натворить что-нибудь по-настоящему плохое, то нужно как следует подумать. Например, совершить какое-нибудь преступ­ление: ограбить банк или кого-нибудь убить!

И она двинулась обратно в сторону пирса, прыгая по плитам, которы­ми была выложена набережная, а чтобы затруднить этот процесс, свела глаза к переносице. «Интересно, сколько можно держать глаза косыми?»— подумала она и так сосредоточилась на этом эксперименте, что проходив­шая мимо женщина, взглянув на нее, поспешно отвела свои собственные глаза и сказала мужу:

— Какая жуткая трагедия, а! Только посмотри, такая славная девоч­ка и...

К тому времени, когда Мэри добралась до пирса, глаза у нее от на­пряжения разболелись, да еще захотелось есть. Отыскав в кармане моне­ту в полкроны, она подошла к палатке купить сахарную вату на палочке. Интересно, вспомнит ли продавец, что она вытащила из медведя клок шерсти? Но он даже не поглядел на нее. Он смотрел куда-то мимо, спеша обслужить мужчину, которому понадобились сигареты, хотя Мэри подошла к палатке раньше его.

За это Мэри возненавидела продавца. Когда он наконец обслужил и ее, подав ей палочку с сахарной ватой, и повернулся к кассе за сдачей, она схватила с прилавка две шоколадки и сунула их себе в карман. Потом взяла сдачу, так сладко улыбаясь и так громко благодаря, что продавец даже удивился, улыбнулся в ответ и на прощание пожалел, что ясное утро сменялось холодом и ветром.

Шоколад прилип к джинсам. Мэри, прикрыв карман рукой и продол­жая сладко улыбаться, попятилась прочь от киоска. Потом повернулась и побежала вприпрыжку, что-то мурлыча себе под нос. Она испытывала и страх и радость одновременно. Ей не терпелось оглянуться и посмотреть, не было ли свидетелей ее поступка, но она боялась. Поэтому она просто бежала вперед, подскакивая, подпрыгивая и напевая, как девочка, у кото­рой нет ни единой заботы, пока не добралась до ступенек, что вели вниз на пляж. Она сбежала по ним, перепрыгнув через последние три прямо на гальку.

Сердце у нее стучало. Она села у стены набережной, бетонный козы­рек которой приходился над ее головой. Во время прилива волна обычно доходила как раз до этого места, а потому здесь, словно в пещере, пахло морской травой и чем-то кислым. Мэри сморщила нос, но подняться не по­смела. Страх и тревога росли, ноги сделались тяжелыми и неподвижными. Вдруг кто-нибудь видел? И не один человек, а сотни людей! Она-то думала, что на набережной никого нет, а в действительности позади эстра­ды, у стены и возле высоких деревянных столбов, на которых держался пирс, притаились люди! Они ждали и смотрели! Вдруг они все сейчас под­нимутся и побегут за ней с криком: «Держи вора! Держи вора!..»

Вдруг они уже бегут за ней?

Сердце у нее застучало еще быстрей. И когда вправду раздался голос, она почувствовала, что оно рвется у нее из груди.