«Замершая вечность разольет свет,
Замерший свет откроет истину.
Пришедший к Великой Грани,
Да прозреет,
Оглянувшись на пройденный путь».
Она преследовала меня. Неотступно, неотвратимо. Куда бы я ни шла, она появлялась на столах, кроватях, парапетах. Висела на перилах и шторах. Торчала из переплетения ветвей. Сначала это удивляло, потом раздражало, потом начало откровенно бесить. Но ничего не поделать…
Постепенно я привыкла, и даже начала высматривать черную обложку, как выглядывают в толпе старого друга. В конце концов, здесь, в стране вечной осени, книга была единственным «живым» существом.
Книга, и ещё часы. Откуда и зачем они появились там, где время не движется, я не понимала. Порой едва ощутимые порывы ветра доносили тиканье, а несколько раз даже гуканье. Когда я слышала его, то неслась на звук, не разбирая дороги, пересчитывала ребрами ступени, выпрыгивала из окон, даже срывалась с крыш. Тщетно: отбив ровно девять ударов, невидимые часы умолкали. Я снова оставалась в одиночестве и тишине.
«Служащий Солнечному Закону,
Да не прельстится разум твой ересью,
Да не убоится плоть твоя истязаний,
Да не сподвижется сердце твоё утехами,
Ибо сие есть грех».
Я оббегала всю осеннюю Столицу, буквально всю, даже облазила королевский дворец. Не могла попасть только в порт: в отличие от реального города, в «осеннем» не было моря. Скалы были, мосты над пропастями были, яруса были… а моря не было. В провалах между островами-кварталами плескался густой, сине-серый туман. В этом же тумане тонули нижние уровни Столицы, даже вид на залив проглядывал сквозь неверную пелену, словно через мутное стекло, в котором неверными тенями отражался сам город.
Медленно и планомерно, черный томик делал своё дело. Уже не надо смотреть на страницы: по одной толщине разворота узнавала, на каком примерно стихе раскрыта книга, и даже могла на память процитировать его, причем всегда вслух: отчего-то казалось, что застывший мир вечного заката внимательно прислушивается к каждому звуку, что тревожит его покой. Игра продолжалась довольно долго.
А потом книга закончилась.
Да, вот так. Закончилась, и всё. Поначалу я долго пялилась на одну-единственную фразу, в которую превратился текст, и всё никак не могла взять в толк, что и как я должна делать.
«Сожги меня».
Сожги, ага. Мебель из железного дерева, покрывала и шторы напрочь отсырели. Листья, правда, сгодятся на растопку… Единственная бумага — эта самая книга и есть. Только вот бумага эта особого, мерранского сорта; по-настоящему будет гореть только в Зелёном пламени, а в обычном, не превращенном, лишь тлеть. Но огонь брать всё равно неоткуда.
Металась я долго. Никаких приспособлений нет, с подручными средствами ничего не получится. Хуже того, пространство — твёрдое и мёртвое, словно каменный монолит — значит, цепи Пламени исключались тоже.
По какому-то наитию, я вернулась в Алебро, в ту самую комнату, где очухалась безвременье назад. Всё точно также: поваленный столик у стены, продавленное кресло перед камином. Не хватало только томика Великого Апри, который я уже довольно давно таскала с собой, и который бросила сейчас на кресло. Бросила — и тут же заметила разноцветный солнечный зайчик, какие бывают от стекла.
Не веря своим глазам, я посмотрела наверх. Точно: высоко, по самой верхушке конного проема, тянулась узкая, не шире ладони, витражная полоса. В Мерран стекло считалось признаком роскоши, подобное украшение мог позволить себе далеко не каждый, тем более, для постоялого двора. Впрочем, и гостиница не из дешёвых.
Пододвинув столик к окну, я взгромоздилась на полированную поверхность, и начала выковыривать ногтями круглый элемент стеклянного узора. Стоило начать, как раздался бой часов — совсем рядом, в соседней комнате. С каждым ударом во мне крепла уверенность: отвлекаться нельзя. Потому что сжечь Книгу необходимо именно сейчас. Сейчас, и точка. Иначе никак.
Время шло — если оно вообще шло в этом месте. Невидимые часы начали бить снова, уже из дома напротив. С последним ударом, стекло, наконец, поддалось. На ладонь вывалился кругляшек, неровный по краю, и выпуклый с одной стороны. Схватив Книгу Апри, я грохнула её на подоконник. Ну, закат, конечно, вовсе не то же самое, что полдень, но всё-таки шанс. Хоть какой-то. А шансы надо ценить и использовать.
Солнце отдавало тепло очень неохотно, но всё же отдавало. То ли от него, то ли от крови из порезанного о стекло пальца, то ли от горячих молитв, но бумага занялась. Я невольно усмехнулась: поджарить на линзе тот самый Солнечный закон, по которому людей осуждают гореть под огромными линзами — интересная ирония.
Скоро улыбка сошла с моих губ, рот невольно приоткрылся: пламя, которое я с таким трудом добыла, оказалось не простым, а белым. Белым. Белоснежным. Лепестки взвились к потолку, рассыпая снопы искр. Боги, как красиво! Почти, как в подземелье замка Хейдар. Только лучше, потому что это — своё, полностью своё, добытое собственными руками, потом, и кровью, в прямом смысле.