Сборник новелл 'На полпути в ад'

- Нет, вы замечательный человек! - воскликнул мистер Бисли. - Вы почти убедили меня, что и в городской жизни есть свои прелести.

- Раз так и если вам тут действительно надоело, можем уехать хоть завтра. Какие на некоторых тропических островах водятся девушки! Вот это, я понимаю, чудо природы, хотя они и не украшают себе губ обеденными тарелками, а в их танцах, ручаюсь, вы обнаружите все тайны искусства.

ПЕРЕСТРАХОВКА

Перевод: Муравьев В., 1991 г.

Алиса и Эрвин были безмятежно счастливы, ни дать ни взять юная чета в семейной киноидиллии. Они были даже счастливее любых киносупругов, потому что миловались не на глазах у публики и без оглядки на цензуру. Пером не описать, с каким упоением Алиса бросалась на шею Эрвину, когда тот возвращался со службы, и с каким восторгом Эрвин расточал ей ответные ласки.

По крайней мере часа два они даже и не думали обедать. Да и через два часа дело шло еле-еле, вперемежку с нежностями и шалостями, укусами в шейку и шепотками на ушко, и прежде чем подать блюдо на стол, надо было вдоволь нацеловаться, поприжиматься и подурачиться.

Когда же наконец они садились за еду, то ели, уверяю вас, с отменным аппетитом. Но и тут он не упускал случая перебросить что попригляднее ей на тарелку, а она то и дело отбирала самые лакомые кусочки и всовывала их ему в раскрытые и слегка выпяченные губы.

После обеда они устраивались вдвоем в одном кресле, совершенно как попугайчики в клеточке, и он вдавался в подробное перечисление ее прелестей, а она воздавала должное его вкусу и наблюдательности. Впрочем, эти утехи длились недолго, потому что оба торопились лечь пораньше, чтобы наутро встать бодрыми и свежими.

Редкая ночь у них пропадала впустую: он обязательно просыпался раз-другой и зажигал свет - убедиться, что она ему не просто приснилась. Она сонно мигала в розовом сиянии ночника и ничуть не сердилась, что ее будят; происходил восхитительный разговорчик, и вскоре оба блаженно засыпали.

Мужу, которому по вечерам так хорошо дома, незачем застревать после работы в кабаках и забегаловках. Редко-редко Эрвин, так уж и быть, соглашался поддержать компанию, но и то вдруг вспоминал свою милочку - такую полненькую, мягонькую, сладенькую, кругленькую - и подскакивал на месте или подпрыгивал на полметра.

- Чего ты скачешь? - спрашивали друзья. - На гвоздь, что ли, сел?

- Нет-нет, - уклончиво отвечал он. - Это у меня просто душа играет. Это жизнь во мне кипит.

Затем он, как дурак, улыбался во весь рот, поспешно прощался с друзьями и сломя голову бежал домой, чтобы срочно увериться в подлинности своего чудесного достояния - нежных, милых и несравненных округлостей, составлявших его очаровательную женушку.

И вот однажды, мчась домой со всех ног, он опрометью ринулся через улицу, а из-за угла выскочило такси. По счастью, водитель успел резко затормозить, а то бы Эрвина сшибло, как кеглю, и не видать бы ему больше своей лапушки. Эта мысль привела его в ужас, и он никак не мог от нее отделаться.

В тот вечер они по обыкновению сидели вдвоем в кресле, и она нежно оглаживала его бледноватые щеки, а он вытягивал губы, как голодная горилла при виде бутылки с молоком, пытаясь перехватить и чмокнуть ее руку. В такой позиции у них было заведено выслушивать его отчет обо всех событиях долгого дня, в особенности о том, как он погибал от тоски по ней.

- Да вот, кстати, - сказал он, - я ведь чуть было и вправду не погиб при переходе через улицу, и если бы водитель такси не успел затормозить, то меня бысшибло, как кеглю. И может, не видать бы мне больше моей лапушки.

При этих словах ее губы задрожали, а глаза переполнились слезами.

- Если бы ты меня больше не увидел, - сказала она, - то и я бы тоже тебя больше не увидела.

- Я как раз так и подумал, - сказал Эрвин.

- У нас с тобой всегда одинаковые мысли, - сказала она.

Но это не утешало: в тот вечер их мысли были беспросветно печальны.

- А завтра целый день, - сказала, всхлипывая, Алиса, - целый день ты мне будешь видеться раздавленным на мостовой. Нет, это мне не по силам! Я просто лягу и умру.

- Ну зачем ты так говоришь, - простонал Эр-вин. - Теперь я буду думать, как ты, скорчившись, лежишь на коврике. Я сойду с ума или умру. Час от часу не легче, - пожаловался он, - Если ты умрешь оттого, что подумаешь, что я умер оттого, что... Нет, это слишком! Я этого не вынесу!

- И я не вынесу, - сказала она.