Сборник статей, воспоминаний, писем

   Сам В. И. после генеральной репетиции и премьеры был как будто подавлен, отмалчивался. Помню, как-то в эти дни его сын, вернувшись из театра, стал рассказывать, что говорят о спектакле. В. И. сидел в своем кабинете, замкнутый, затихший, молчаливый, точно все, что говорилось, шло мимо него, точно молча он не принимал этого. Возражал как-то скупо, без подъема. Сын не выдержал и сказал: "Если бы я не знал тебя так хорошо, я бы подумал, что ты притворяешься".

   После нескольких спектаклей посыпались взволнованные письма зрителей. "Впечатление настолько огромное, -- писал, по-видимому, искушенный зритель, -- что я буквально недели две ни о чем другом не говорил. Правы мадридские любители музыки, не желавшие 18 лет слушать оперу "Искатели жемчуга" без своего любимого актера. Я не мог притти в себя от изумления: ведь это же живой, живой, настоящий живой человек! Вы заставили меня радоваться, страдать и негодовать вместе с Вашим Чацким. Большое Вам спасибо!"

   В декабре, после воспаления легких, Качалов отдыхал в Барвихе. Вместе со всей советской общественностью он тяжело пережил гибель великого летчика нашего времени В. П. Чкалова, с которым совсем недавно виделся и беседовал о театре.

   Уже в Барвихе он получил письмо от старого зрителя: "Был давно на Вашем старом "молодом" Чацком и недавно на молодом "старом" Чацком. Никакой утечки во времени. Разница лишь в направлении ветрил: _т_а_м_ -- с горечью: "Карету мне, карету...", _з_д_е_с_ь_ -- освобождение от оков любви, энергичный протест, пощечина художника".

   14 апреля в спектакле "Враги" В. И. почти экспромтом пришлось сыграть роль Якова Бардина (исполнитель этой роли В. А. Орлов был вызван из Москвы к больной матери). Выручая спектакль, который мог быть сорван, В. И. сам предложил заменить Орлова. Ему была дана одна репетиция, и присутствовавшие на ней товарищи были поражены тем, как тщательно В. И. готовился к спектаклю. "Играл В. И. великолепно, -- писал в "Горьковце" (1939, No 13) Е. В. Калужский,-- и выразил желание иногда играть эту роль. Анонс о выступлении Качалова в роли Якова Бардина был встречен в публике аплодисментами так же, как и его первый выход на сцену".

   Те, кому посчастливилось видеть Качалова в этой роли, рассказывали, что он создал образ, незабываемый по искренности и простоте. Этот "брат хозяина" симпатизирует рабочим и часто бывает на фабрике. "Бунт будет",-- говорит он. Он уже в гимназии понял, что "никуда не годится", то есть что "не хочет работать для хлеба и не может копить деньги". Это человек, сломленный алкоголем, на грани душевной болезни. Но он сохранил какие-то моральные качества, давно утраченные его средой. Вот это в нем и ценил Качалов. Бессилие и беспомощность больного, но чуткого и душевно чистого человека Качалов передавал с огромной и покоряющей силой. Сцена прощания с Татьяной стала незабываемой. "Ты поцеловала меня, точно покойника..." -- говорил он жене и прикладывал ее руку к своему лбу. В этой сцене Качалов не скрывал растерянности Якова перед жизнью и в то же время приоткрывал зрителю его душевные богатства. Это было одно из проявлений качаловского дара -- скупыми средствами обнажать душу до конца.

   "Дорогой Василий Иванович! Я видел Вас еще раз вчера, -- писал ему в апреле 1939 года студент историко-философского института. -- То потрясающее впечатление, которое производит каждый из созданных Вами образов, у тех, кто хоть раз видел Вас, будет в их сознании жить вечно. Вы поистине великий артист нашего времени. Образы, созданные Вами, заставляют содрогаться перед жалкой обывательской жизнью и вдохновляют на счастливый благородный труд -- труд без успокоения, труд без утомления. Все мы счастливы быть Вашими современниками и видеть Вас на сцене. У меня будет к Вам только одна просьба. Напишите, пожалуйста, книгу о Вашей замечательной жизни, о Вашей благородной работе, отданной на службу своему народу. Эта книга будет любимой, будет настольной книгой каждого культурного человека".

   "Мне кажется, я так изменился за один вечер, слушая Вас, что всему плохому положен конец безвозвратно", -- признавался после вечера в Колонном зале в письме к В. И. студент Института народного хозяйства. -- Ваш вечный покорный зритель и слушатель..." (фамилия неразборчива).

   12 мая 1939 года коллектив драмкружка одного воинского подразделения прислал Качалову свой дальневосточный красноармейский привет и благодарил его за заботу (письмо и сборник маленьких пьес).

   В мае МХАТ гастролировал в Горьком, в июне -- в Киеве. Вс. Чаговец в статье о Качалове рисовал его выступление в пушкинский день 1939 года ("Да здравствуют музы, да здравствует разум!") и вспоминал призывное "ау" качаловского Трофимова перед революцией 1905 года. В Киеве Качалов много выступал в концертах (во Дворце культуры хлебопекарей, на вечере памяти Горького, в Государственном театральном институте и др.). Днем гулял по садам, дышал запахом акаций. После одного из спектаклей толпа молодежи устроила Качалову овацию на площади и на руках понесла его к машине.