Сборник статей, воспоминаний, писем

   Наступили страдные дни -- надо было сдавать "Блокаду" Вс. Иванова, над которой работали с начала сезона (премьера 26 февраля). В центре пьесы -- Петроград 1921 года, питерский порт, скоропечатня "Трех ветров", с которой связана коренная русская рабочая семья Аладьиных. Старый дед, бродяга и философ, только что вернувшийся из Средней Азии в Петроград, рассказывает об одном из своих сыновей: "Сын мой Семен весь Туркестан с революционной войной обошел..." В этом зерно аладьинской семьи. Перед нами три ее поколения. "Железный комиссар" Артем Аладьин (В. И. Качалов) по заданию партии ведет тульских курсантов на подавление кронштадтского мятежа.

   Самый текст пьесы оказался по существу противоречивым: основные герои ее, бойцы революционного фронта, призванные партией сломить вражеские попытки блокировать Советское государство, находятся вместе с тем и в "блокаде" крайне запутанных личных отношений, совершенно не характерных для рабочей среды. Это искажает внутренний мир героев, а порой заслоняет и политические события.

   Такой подтекст драмы в значительной мере помешал Качалову дать полноценный образ комиссара. В. И. скупо и лаконично строил образ Артема. Ему рисовались живые приметы пожилого рабочего -- мешковатый сюртук с длинными рукавами, резкая худоба, неуклюжее подергивание усов, красные от недосыпания глаза, предельная усталость, которую он в себе преодолевает, и страстная сосредоточенность на самом главном -- на задаче сохранить неприкосновенной молодую Советскую республику. Качалов хотел дать убедительный образ большевика несгибаемой воли. Зритель знал, что "железный комиссар" "свое сердце к кронштадтским льдам охлаждать несет", что Аладьину нелегко. Качалов делал комиссара человеком большого, любящего сердца. Настоящей теплотой и нежностью было наполнено его отношение к старику-отцу и к младшему сыну Дениске, влюбленному в машины. Идя на кронштадтский лед, Артем именно в этом сыне видел человека будущего. Волнующей сценой было прощание с отцом. Старик упрашивает комиссара и курсантов не брать на лед младшего внука. Но Артем уводит за собой всех. "Эта сцена захватывает меня до глубины души" {"Новый зритель", 31 марта 1929 г.}, -- писал рабкор Поляков.

   И сам Качалов, и зрительный зал не были вполне удовлетворены сценическим образом Артема: "биологическая блокада", в которой по воле автора пьесы оказались Артем, его сын Лукьян и невестка Ольга, нарушала цельность образа комиссара. Качалова упрекали в том, что он не исправил авторский образ, но он был бессилен это сделать.

   Летом состоялась поездка Художественного театра со спектаклями "На дне" и "У врат царства" по Волге (Горький, Саратов, Сталинград). В городах стояла жара, а на пароходе -- "покой, воздух, красота". "Каждое утро,-- писал В. И.,-- встречаю восход солнца, иногда вылезающего прямо из воды, иногда -- с лугов, третьего дня -- из расщелины Жигулевских гор. Как только начинает светать -- около 2-х, поднимаюсь на капитанский мостик и в мирной, тихой беседе с капитаном (умный и красивый старик 66 лет, чудесно окающий по-нижегородски, с лицом поседевшего Мопассана) дожидаюсь восхода солнца. "Через три минуты взойдет",-- объявляет он и умолкает. "Пожалуйте!" -- чуть слышно басит, когда показывается длинная тёмнокрасная полоса сплющенной глыбы солнца. И великолепно молчит потом минут десять, пока солнце не станет круглым и сияющим так, что на него уже трудно, да и неинтересно смотреть. Тогда я иду спать и засыпаю ровно через две минуты".

   После волжских гастролей Качалов собирался к морю, в Крым, но по совету врачей пришлось ехать в Кисловодск. В соседнем купе оказался А. В. Луначарский ("Разговаривали на разные темы, но больше всего о театре -- и нашем, и Малом, и европейском. А. В. был очень занятен, остроумен, добродушен"). В первое время в Кисловодске врачи лишили Василия Ивановича самого большого его удовольствия -- утренних прогулок. ("Все из-за этой лопатки, чорт бы ее драл!") Дважды он навестил здесь с цветами старейшую артистку Художественного театра Е. М. Раевскую ("Жалко мне ее, старенькую и одинокую"). Чуть позднее В. И. прихворнул основательно, боялся даже тифа, но вторую половину отдыха провел здоровым и бодрым настолько, что даже рисовал пером очаровательные дружеские шаржи на своих соседей.

"ВОСКРЕСЕНИЕ"

   Давно шла большая и упорная работа театра над инсценировкой романа Л. Н. Толстого "Воскресение". У Художественного театра за последние годы был уже значительный опыт постановки советских пьес. Спектакль "Воскресение" был одной из первых после революции больших новых работ над классикой. Задача по-ленински раскрыть гениальный толстовский текст волновала режиссуру МХАТ. Новая постановка была ответственным экзаменом на политическую зрелость театра. Лев Толстой, который был близок МХТ еще по "Власти тьмы" и "Живому трупу", должен был прозвучать, наконец, освобожденным от философии "непротивленчества" и дойти до советского зрителя, как "горячий протестант, страстный обличитель, великий критик" {В. И. Ленин. Л. Н. Толстой. Соч., т. 16, стр. 295.}.