Счастье?

– Не понимает он! Ты обо мне подумал, о ребенке, или только о себе и думаешь? Как ты так можешь?

– А что, собственно, произошло? – вдохновленный примером Дениса, я продолжал строить из себя непонимающего ребенка. – Я же тебя предупредил! Сообщение отправил! Ничего же такого, если человек с друзьями немного посидел…

– Как это «что»? Ты не понимаешь? – глаза у Ани вдруг наполнились слезами, а этого вынести я никак не мог.

– Ладно тебе, – решил я резко изменить тактику, план «включить дурака» не сработал. – Конечно, понимаю. – Тут я даже попытался состроить сочувственно-виноватое выра-

жение: – Ну, извини!

Извинения обычно действуют на людей успокаивающе. Это отличный инструмент, человек по крайней мере перестает жестко наезжать. Так говорили на тренинге по коммуникации, но с моей женой инструмент не сработал. Но такие элементарные приемчики на Аню, видно, не действовали.

– Что значит «извини»? Думаешь, сказал «извини», и все? – слезы вдруг как корова языком слизала, а глаза моментально стали жесткими, даже злыми.

Аня отлично умела себя распалять (к моему огромному сожалению, это умение никак не относилось к постели), и постепенно входила в состояние, в котором она звонила мне вчера ночью. Все-таки жаль, что я не мазохист, снова пришло мне в голову, а то я бы постоянно тащился от этих разборок. А мне хотелось, как можно скорее закончить этот разговор. Но Аня только начала и собиралась подробно, по пунктам, изложить все, что у нее накипело и не только относительно данной ситуации. Обычно, она эксгумировала все мои грехи – и не подаренные цветы на 8-е Марта пять лет назад, и опоздание на какую-то премьеру в театр, и каждый непонравившийся подарок на всем протяжении нашей совместной жизни, и невнимательность к ее маме. Все эти факты наглядно иллюстрировали, какой же я черствый и невнимательный тип, как совсем ее не ценю и черной неблагодарностью плачу за ее исключительное ко мне отношение. Вывода, однако, из этого обычно никакого не следовало – видимо, предполагалось, что под гнетом всего перечисленного, я срочно кинусь исправляться.

В первые годы я и правда пытался, а потом просто забил – претензии, независимо от моих усилий, непрерывно росли. На этот раз мне повезло – на помощь пришел Кирюша. Он подошел и потянул меня за палец:

– Папа, гуять, – скромно попросил он.

Даже не позавтракав, я сломя голову кинулся к дверям, на ходу одеваясь. Но Аню на этой мякине было не провести, и, закрывая за мной дверь, она зло бросила мне в спину:

– Так и знай, мы с тобой не закончили!

Я почти выбежал на улицу с коляской: Кирюша в свои три года еще полностью от нее не отказался. Ему просто нравилось, когда его куда-то везут, он сидел, медитативно разглядывая проезжающий мимо пейзаж. Я шел по улице, читал Кирюше наизусть «Доктора Айболита» и думал: как жаль, что не курю. Как просто тем, кто курит! Затянулся – и сразу легче стало! Я никогда не курил, но Джон Леннон пел об этом достаточно убедительно в «I am so tired»¹⁰, правда, начинать курить, только чтобы успокаиваться после Аниных криков, не казалось рациональным решением. «А ты удивлена, почему

я не курю, милая, может быть, я идиот, но я не дебил!» – вспомнились строки из песни БГ. А может, я все же дебил, хоть и не курю?

Вернувшись домой часа через два, я обнаружил пустую квартиру. Я с облегчением выдохнул – разговор с Аней отсрочился. Надеяться на его окончание было бы слишком наивно. В разделе анекдотов одной бесплатной газеты я как-то прочел, что женщины прощают, но помнят, а мужчины не прощают, но не помнят. Аня вела себя иначе: она не прощала, и не забывала…

И это было совсем не смешно. Вернувшись домой к вечеру (я даже не стал спрашивать, где она пропадала), Аня потеряла весь боевой запал, но теперь при любом удобном случае и в самых разнообразных контекстах напоминала мне, как я заявился домой в полшестого утра.

Слава богу, в жизни есть немного справедливости – соотношение головняков в моей жизни, оставшись прежним, просто сменило полярность. Теперь местом, где я мог немного расслабиться стал офис.

Только я никак не мог понять, что же случилось с Аней, или, может,

что-то случилось со мной?

И поразмыслить над этой дилеммой я мог в офисе – рабочие задачи были настолько разбросаны во времени и пространстве, что на первых порах вхождения в курс дел, я с ужасом понимал – закончив это самое вхождение, большую часть рабочего дня занять мне будет попросту нечем. Порой мелькали предательские мысли, зачем я вообще сменил работу. Может зря? Во всяком случае, не появляясь так часто дома, я, вероятно, и не заметил бы всего этого кошмара.

Парадокс острослова Бернарда Шоу: «Я счастлив, потому что мне некогда думать о том, как я несчастлив» парадоксом мне уже не казался. А дискомфорт по поводу пустоты в рабочем процессе существовал исключительно в моем сознании. Все остальные обитатели офиса чувствовали себя в этой ненапряжной атмосфере вполне непринужденно, с удовольствием заполняя эти пустоты развлечениями, о которых я раньше и не подозревал.