— Макса еле отвадил — все предлагал еще раскрутить старика хоть на пару книжонок. Я, говорит, не туда понес, а он будто нашел, кому сбыть. Так они, ценители, и без Макса обойдутся, если очень захотят. Вот спроси у своего Артура — у него ничего уже нет, все забрали.
— Это я забрала для дяди Алика… А ты неужели такой наивный, если знаешь, что началась охота, и думаешь, что они не доведут ее до конца.
— Ну, сейчас дойдет до того, что во благо лодочника я должен его продать, — с иронией проговорил Ник.
— Ты ничего не понимаешь! — Марина глядела на него с удивлением.
— Это ты ничего не понимаешь. Человек имеет полное право не отдавать никому то, что ему принадлежит. Его добро — ему распоряжаться. Мало ли что другим нужно! Это их проблемы, и они с ними справятся. Без нас. Я в этом не участвую. И ты в этом не участвуешь.
— Но вдруг бы дядя Алик и лодочник нашли общий язык? Я могу хотя бы сказать папе…
— Не можешь, — категорично заявил Ник. — Ты сама поймешь, что не можешь, когда вспомнишь, как тебя лодочник принял. А он видел тебя второй раз в жизни. Он тебе доверился! У меня глаза на лоб полезли, когда он все из шкафа начал вытаскивать — он мне всего этого не показывал никогда! И ты рассказывать побежишь, а я тебя привел — и кто я после этого? И чем мы тогда от проходимцев отличаемся!
— Я подумала, ведь можно с самим лодочником поговорить осторожно… — еще раз попыталась Марина. — Но если ты считаешь, что для него это будет оскорбительно…
— Будет. Получится, что никому верить нельзя, все только ищут, где урвать. И мы такие же. Тебе же его «почему-то жалко» было! — передразнил Ник, и оставшуюся часть пути они шли молча.
Каждый пытался осознать одно и то же: мы первый раз не поняли друг друга.
Оказалось, что Петровна и Глебовна и ночью не дремлют. Они проводили Марину и Ника до калитки возмущенными речами и взглядами.
— Что, у тебя теперь неприятности будут? — встревожился Ник. — Мы, кажется, совсем припозднились. Старушенции засекли.
— А куриный бог на что? — Марина повертела камешком на шнурке. — Он меня защитит.
Оба с облегчением улыбнулись, и прощание было более радостным, чем встреча. Стараясь сохранить ощущение счастья, Марина взбежала на крыльцо, а вслед неслись старушечьи голоса:
— Ишь пошла! Совсем совесть потеряла! И сестрица с чужаком спуталась, так ей и есть в кого. А наша-то, наша!
— Да обе одним миром мазаны!
В комнате горел свет. Кларисса что-то писала, стол был завален атласами, новенькими яркими энциклопедиями «Аванта» и старыми советскими томами детской энциклопедии, которые сохранились еще со школьных времен Пал Палыча. Марину озадачило такое трудолюбие.
— А ты и меня перегуляла! — почему-то доброжелательно отметила Кларисса, взглянув на часы.
— Разве задавали доклад? — Марина всмотрелась в книжки. — Или тебе отметка нужна? Так завтра не география, а история, зачем ночью гробиться. Спать ложись, завтра допишешь.
— Да я не себе. Макса помнишь? Друг твоего этого… Ему надо географию исправлять. Нахватал двоек.
— Постой, а это не тебя я видела в розовом лимузине? Сегодня вечером.
Кларисса довольно засмеялась и начала с обычным самохвальством перечислять марки духов и вин, имена и меню. Первый в жизни роман так увлек ее, что она даже забыла о непосредственных обязанностях — поставлять Рахили Исаковне сведения о Марине и компании. Та целых два раза выказывала свое недовольство, но Кларисса пропускала это мимо ушей. Ей казалось, что она получила то, чего ждала так долго, мираж счастья стал совсем близким, и все запланированное делалось рядом с ним тусклым и ничтожным. Постоянная зависть уступила место снисходительности и добродушию, ко всем, даже к сопернице.
— …А на соседок плевать, и ты на всех плюй, болтают, а сами завидуют… Только что это вас нигде не видно? Вместе с нами никогда не бываете.
Растроганная доверительной беседой, Марина начала рассказывать, но на лице Клариссы поочередно появлялись недоумение, недоверие, изумление, скука.
— Вот детский сад! — фыркнула она. — Охота была камешки собирать и на роликах кататься! А это, небось, драгоценный подарок!
Она ткнула пальцем в куриного бога. Марина повернулась и пошла в свою комнату. И второй раз ее проводили ехидной характеристикой:
— Ну и дура! Печь куличи из песка могла бы и с прежними сопляками!
Урок истории шел своим чередом. В одном углу класса обсуждали фильм, в другом играли в дурака, в третьем списывали геометрию, а в четвертом стоял Макакус и робко объяснял причины русско-турецкой войны. Марина глядела в окно. И урок тянулся бы на редкость спокойно, если бы не Фольц.