— Помню! — крикнул Сашка поверх мелодии и побежал к сцене.
За две короткие строчки: «Пусть это был только сон — Мне дорог он!» он успел не только добежать до сцены, но и вскарабкаться на нее. Так что дальше они уже пели дуэтом:
Впрочем, все в зале сразу же заметили, что в этих недвусмысленных словах Маргоша была куда более напориста. А уж когда дошло до следующих, раскатистых, как океанская волна, строк, она совсем раздухарилась:
Однако и Сашка не хотел сдаваться так просто. И дальше он попытался взять вокальный реванш:
Марго посмотрела на партнера с гневным осуждением: как, мол, не стыдно лгать, пусть даже и себе. Сашка же в ответ затянул нежное, но с большим внутренним мужеством соло:
Она, глядя вполоборота, ответила ему вопросом на вопрос:
И всем своим видом показала, что помнит.
После чего они снова вместе грянули от всего сердца мощный финал:
Зал взорвался небывалой овацией. Потому что, когда из двух старых знакомых и одной старой мелодии прорастает вдруг настоящее чувство и подлинное искусство, это восхитительно…
Марго и Сашка долго раскланивались. Получили свою порцию цветов. И снова раскланивались. Маргоша собиралась было уйти, но Сашка ее остановил. Публика, уже чуть уставшая от аплодисментов, вновь захлопала с прежней силой. Но Сашка решительно поднял руку, показывая, что ему нужно совсем не это. А тишина и внимание. Шум стих, все замолчали.
— Люди! Дорогие мои! Выслушайте! Я много времени не займу… — голос конюха чуть подрагивал от волнения. — Рядом со мной стоит женщина… ну, в общем, вы знаете…
— Нет, — раздался меж кресел мужской голос. — К сожалению, не знаем!
Сашка метнул в зал тигриный взгляд и продолжил более строго и уверенно:
— Это — самая прекрасная женщина на земле! Ну кроме моей матери, разумеется, Царствие ей Небесное… Ради меня, Маргоша бросила теплую и спокойную городскую жизнь! Согласилась разделить со мной все трудности кочевой цыганской жизни! На край земли пошла бы за мной, и никогда ничем не попрекнула!.. Вот ведь нашла во мне что-то! А что?! Загадка для меня…
— Ты, цыган, не прибедняйся! Ты мужик ничего! — на этот раз голос уже был женский.
В зале рассмеялись.
— Приятно слышать добрые слова ваши, высокую, так сказать оценку, но я здесь не для этого… Извиниться я хочу перед своей Маргошей любимой! При всем честном народе прощения попросить хочу! Обидел я ее! Прости меня, Марго, не держи зла!
— Ох, Сашка! — зарделась она. — Непутевый ты все-таки. При людях, при всех, на сцене. Места, что ли, больше не нашел?
— Нет, ты не увиливай, ты сейчас скажи! Прощаешь меня или нет?!
— Ну конечно, прощаю! Что ж с тобой, непутевым, делать?!
Сашка упал перед Марго на одно колено, прижав руку к сердцу.
— А замуж за меня ты пойдешь?
Зал затаил дыхание. Маргоша же округлила глаза, и без того большие и круглые.
— Соглашайся, хороший ведь парень, — посоветовали из зала одни.
— Марго, зачем ты его мучаешь?! — возмутились другие.
А она почувствовала себя маленькой, беспомощной девочкой. Стала смотреть в зал в поисках помощи. И наткнулась на Грушино лицо. Та подмигнула ей, как бы говоря: ну вот видишь, я же говорила, предложение будет, и быстрей, чем ты думаешь!
Марго сразу же осмелела и уткнула руки в бока, жест, который все прекрасно знали по пивной.
— Тихо! — сказала она.
Зал, всегда уважающий силу и решительность, замолчал.
— Ну-ка, Саш, повтори, что ты тут говорил?!
— Я сказал: Марго, выходи за меня замуж! Буду любить тебя до гробовой доски!
— Ты понимаешь, что потом уже не откажешься?! Ведь люди слышат! Столько народу. Не забоишься?!
— А мне нечего бояться! Нет у цыган такой привычки — от слова своего отказываться! Хоть при людях оно дадено, хоть нет. Будь моей женой, Марго!
И она вновь растерялась:
— Так сразу!.. Не ожидала я… Подумать надо… — и добавила тихо, но так, что слышал весь зал: — Что ж ты все на колене да на колене. Чай, больно. Встань, Сашка… Я согласна…
Зал снова грохнул. Сначала от смеха. Потом — от оваций.