Счастье волков

– Нужна. Ты и сам не понимаешь, как нужна. Когда я начинал в этом городе, я был совсем один. Кто я был такой? За мной не было влиятельных родственников, которые тебя не оставят в беде. У меня не было братьев. У меня никого не было. И я каждый день должен был делать выбор. Тебя пригласили на день рождения – а стоит ли принимать приглашение? Может, этот человек враг и, приняв приглашение, ты и сам попадешь под подозрение? А твой начальник? Может, он тайный коммунист или исламист и его распоряжения преступны. Но ты об этом не знаешь и не узнаешь, пока тебе об этом не скажет следователь.

…

– А вот у тебя есть брат. Родная кровь. Человек, который может тебе помочь. Почему ты не хочешь помириться с ним? Почему ты не хочешь принять его помощь? Если к власти придут сторонники европейского курса, ты поможешь ему. И он с благодарностью примет твою помощь. Почему вы ссоритесь?

Назим смотрел на отца и думал. Его отец был типичным турком, чье взросление пришлось на период диктатуры генерала Кенана Эврена. Восьмидесятые в Турции – это было время, когда надо было держать ухо востро, а язык за зубами. Это было время, когда надо было очень точно выдерживать дозировку. Надо было быть мусульманином, но не слишком. Если ты будешь ходить в мечеть слишком часто, заподозрят, что ты относишься к одной из радикальных мусульманских организаций, и тогда тебя схватит секретная полиция. Но если ты совсем не будешь ходить в мечеть, то кто-то может настучать на тебя, что ты коммунист. И тогда тебя тоже схватит секретная полиция. А стучали многие, потому что даже сейчас с работой плохо, а тогда и подавно было плохо.

Так, в страхе они учились верить. Верить, но не слишком…

И вот сейчас отец учит его быть таким же, как и он. Жить так же, как и он.

Бояться так же, как и он.

Он вдруг понял, почему ему так тягостен этот разговор. Потому что он не уважает своего отца. И раньше не особо уважал. А этот разговор лишил его последних остатков уважения.

Назим отодвинул тарелку и встал.

– Извини, отец. Но лучше мне уйти. Я полицейский и не могу говорить об этом. И Мустафе, чтоб ты знал, – помочь не смогу.

Бросив машину на одной из улиц, комиссар пошел на берег Босфора. Ему надо было подумать.

Ноги сами несли его к тому месту, где он был в последний раз с Али. Где он выпустил его руку и Али пропал навсегда…

Он часто спрашивал – Али, а как бы ты поступил? И не слышал ответа.

Стемнело. По берегам Босфора вспыхнули миллионы огней, красиво отражаясь в маслянистой воде пролива. Речные пароходики встали на прикол, потому что ночью они не ходят, ночью пролив открывают для больших судов. По обе стороны пролива – и на азиатском, и на европейском берегу – задорно веселилась молодежь, гуляли туристы, играла музыка. Чайки, успокоившись и наболтавшись за день, искали на крышах место для ночлега.

Вот и мост.

Вот я и здесь, Али.

Что скажешь?

Как мне жить? Как говорит отец – или?

Он уже плохо помнил Али. Но помнил, что тот никогда не оставался в стороне от драки, если дрались его друзья.

А он?

Это все… плохо. Очень плохо.

Так нельзя жить.

Но так живут.

Так живет его многострадальный народ. Есть и те, кто живет иначе. Но их мало.

Они такие несгибаемые перед врагами, потому что перед своими готовы согнуться…

– Комиссар…

Хикмет резко обернулся.

– Как вы сюда попали?

В сущности, если бы этот комиссар не был против меня, он бы мне даже нравился. Каждый должен делать свою работу с душой. Но…

Наверное, мне не надо было подходить. Но я подошел. Просто потому что увидел.

– Меня отпустили.

– Отпустили?

– Да, именно. Пришел адвокат, и меня отпустили.

– Какой адвокат?

– Арслан Бекбулла.

Комиссар криво усмехнулся, рука его вернулась на свое место. До того она была рядом с пистолетом.

– Конечно же. Дорого стоят его услуги.

– Немало, – согласился я, – можно подойти?

– Вы теперь свободный человек.

– Да, точно. Но я бы не хотел вам мешать.

Я подошел ближе, оперся на перила моста.

– Один из самых красивых видов Стамбула, что днем, что ночью, – сказал я.

– Зачем вы меня искали?

– Я вас не искал. Просто я люблю приходить на это место. У меня есть друг… точнее, был друг. Он очень любил ловить здесь рыбу. Здесь мы и встречались.

– И что с ним случилось?

– Он уехал.

– То есть мы с вами встретились здесь совершенно случайно?

– Именно. Но если хотите, я уйду.

– Да нет, оставайтесь. – Комиссар тоже повернулся к воде. Азиатский берег светился мириадами огней.

– Скажите, – вдруг сказал комиссар, – у вас есть отец?

– Был. Он умер.

– Сочувствую…

– Это было давно.

– А мать?

– Она жива. Осталась в России…

Комиссар замялся.

– Можно, я задам вам один личный вопрос?

– Задайте.

– Если бы кто-то из близких вам людей… родственников… скажем, совершил бы что-то плохое… вы бы ему помогли? Или отказали бы?

Я усмехнулся.

– Вопрос не такой простой.

– И все же?

– Знаете, в России в свое время миллионы людей вынуждены были решать такой же вопрос. Что важнее – родство или истина? Это было сто… уже сто с лишним лет назад. То, что получилось в итоге, называется гражданская война.

…