Счастье за углом

– В этом году он соберет первый урожай, – говорила мне Дельта. – Я замолвлю за него словечко в Балтимор Истейт, они купят весь виноград. Томас мог бы открыть собственное дело, просто продавая урожай.

Я медленно обходила виноградник по кругу, представляя себе пышные грозди среди зеленых листьев. В мужчинах, которые что-то выращивают, заботятся о других живых существах, пусть даже о растениях, есть что-то сексуальное и надежное. Я зашагала вверх по склону, к хижине. По спине ползли холодные мурашки вины.

– Но ты же все эти годы чувствовал себя как дома на моей ферме, – сказала я вслух. Я имею полное право осмотреться теперь у тебя.

Его хижина была функциональной и аутентичной – сложенной из бревен и промазанной глиной. По углам бревна складывались в четкий сруб. Даже городская девчонка вроде меня могла опознать стиль пионеров. Я обошла крошечный домик, погладила потрескавшуюся глину каминной трубы, закругления бревен. Заметила туалет во дворе, принюхалась – никакого запаха, благодаря горному ветру и правильной постройке; рассмотрела вырезанный в двери полумесяц, подумала было заглянуть внутрь, но не решилась. Попыталась представить, какие животные могут бродить здесь, пока Томаса нет, и быстро вернулась к хижине.

На переднем крыльце, под ржавым тонким навесом, стоял деревянный стул. Я опустилась на набитое камышом сиденье. Рядом, на деревянных колышках, вдоль стены были развешаны инструменты. Но мой взгляд то и дело скользил дальше, к двум маленьким окнам. Без занавесок.

Даже не думай заглядывать в окна.

Но там нет занавесок.

Даже не думай.

Я только посмотрю.

Я встала на цыпочки и заглянула внутрь.

В монашеской келье и то уютнее.

Кроватью служила большая койка, мало похожая на современные кровати. Она была сколочена из бревен, сверху лежала стопка квилтов и покрывал. Кровать занимала примерно половину крошечной комнаты и стояла на расстоянии плевка от жерла камина. Меня пробрала дрожь. Один уголек, и Томас проснется в пылающем коконе.

То, что я сделала потом, не объяснить ничем, кроме «я не могла с собой справиться». Я действительно не могла. Здравый смысл затопила волна ледяного страха. Я не могла оставить кровать так близко к камину. Я должна была ее передвинуть, и плевать на последствия. Дрожащими руками я толкнула деревянную дверь. И уже мысленно готовилась взять кувалду Томаса и раздробить эту дверь, если она окажется закрытой.

Но мне не пришлось. Замка не было.

Я настороженно заглянула, толкнула дверь кончиками пальцев, и она распахнулась. Пытаясь выровнять дыхание, я шагнула внутрь и огляделась по сторонам. Ведро на полке вместо умывальника, один стул, один старый алюминиевый стол и все условия для развития клаустрофобии. Дальнюю стену от пола до потолка занимали широкие полки. Ряды банок с консервами, ряды бутылок водки, десятки книг – в основном по рисованию и архитектуре, но там была и Библия, и романы вперемешку с документальными книгами, Стард Теркель, Хантер С. Томпсон… Бунтари из рабочего класса.

А потом я заметила особую полку. Примерно на уровне глаз, не забитая и не заваленная хламом, как остальные. Оазис чистоты. На ней стояли детские книги с картинками, толстая белая свеча, которую не раз зажигали, судя по черному фитилю в оплавленном кратере воска. А рядом – самая грустная вещь в этом доме: почерневшие, изломанные остатки детской металлической машинки. Игрушки, которую сын Томаса держал в руках в день своей смерти. Я стояла и плакала, прижав руки к груди, сложив пальцы в подобие птичьих крыльев. Рядом с поломанной игрушкой стояла фотография в рамке, с которой мне улыбался темноволосый малыш. Этан.

Я не имела никакого права врываться сюда и видеть эту часовню, где Томас хранил память о сыне. Я дико оглянулась, уставившись на проклятую кровать рядом с проклятым камином. Если я передвину ее, Томас поймет, что я здесь была. Но если не передвину, меня будут преследовать кошмары о том, как он сгорает заживо.

– Двигай, – сказала я себе вслух. – Двигай, пусть он разозлится на тебя. Это может спасти ему жизнь. А остальное не важно.

Я схватила кровать за ножку и начала тянуть.

Час спустя я вымоталась, все тело болело, и меня не покидала мысль о том, что никакой невроз не оправдает такого вот вторжения в чужое жилище. Но я вышла на крыльцо и закрыла за собой дверь. Кровать теперь стояла под полками, а на ее месте напротив камина стояли стул и алюминиевый стол.

Солнце нырнуло за серо-синюю тучу. Холодный ветер хлестнул меня по лицу. Давно пора было возвращаться, но я не могла уйти, не оставив какого-нибудь извинения, чего-то, что говорило бы: «Я друг, а не чужак».

За лугом начинался лес. Я подбежала к молодой сосенке, наломала веток, отнесла их к хижине. Остатками стальной проволоки, которую Томас натягивал в винограднике, я связала ветки в венок. Выудила гвоздь из коробки с его запасами, взяла молоток Томаса и вбила гвоздь чуть выше центра двери.

– Выкуси, Альберта, – пробормотала я.