Считаю до трех!

Лёшка и Катя не слушали, чем кончится разговор, они пошли разогревать кусковскую стряпню.

Кусков торопился, уронил крышку в огонь. А Катя всё делала спокойно и быстро.

— Странный какой этот художник, — сказала она Лёшке.

— Чем? — удивился мальчишка.

— Нехорошо, конечно, так говорить, — сказала Катя, — но зачем он вас с Петей поссорить хочет?

— Как это? — не понял Кусков и даже перестал мешать варево.

— Не знаю, — сказала девочка. — А вот только кажется мне — не хочет он, чтобы вы подружились.

Они стояли у костра молча.

«А может, и правда он нас поссорить хочет, — думал Лёшка. — Может, он хочет, чтобы я только с ним дружил и больше ни с кем».

— А ты хочешь, чтобы я с Петькой подружился? — спросил он у Кати.

— Очень! Он очень хороший, только немного фантазёр!

— Ладно, — сказал Кусков великодушно.

Он хотел добавить: «Только ради тебя!», но не добавил.

— Вот и хорошо. — Катя длинной палкой сняла с костра ведро. И они понесли его в избушку.

Антипа Пророков уже достал из мешка свою чашку и ложку. Петька расставил на столе разнокалиберную посуду.

«Эх! — тоскливо подумал Кусков. — Вот пригласить бы Катю на чай, как тогда у Вадима пили. Чтобы сахарница серебряная и ложечки и чтобы белые салфетки и бисквиты… Она бы ахнула и на этого Петьку смотреть бы не захотела».

Застучали ложки.

— Хорош кондёр! — похвалил старый егерь. — Просто замечательный! — И, наклонившись к Лёшке, прошептал: — А ты его солил?

Кусков попробовал: есть было совершенно невозможно.

Сгорая от стыда, он кинулся за солью.

— Ничего, ничего… — гудел Антипа. — Недосол не пересол. Пересол на спине, а недосол на столе.

Столбов улыбался во весь рот.

— Эх ты! — сказал он Лёшке. — Стряпуха!

— Я? — взвился Кусков. — А ну выйдем!

— Да вы что! Вы что! — как железной плитой, придавил Антипа рукою Лёшкины плечи.

— Ну чего ты? — ещё шире улыбаясь, удивился Столбов. — Подумаешь, недосолил! Ерунда! Чего ты обижаешься? Дурачок!

— Я дурачок? — опять попытался вскочить Кусков.

— Чё ты всё вскакиваешь? — засмеялся Столбов. — Как на пружине! Туда-сюда! Туда-сюда! Ты ешь! Посоли и ешь! Вкусно, честное слово. Кать, — сказал он, — а помнишь, как я в прошлом году корову доить собрался? Ты бы видел, — сказал он Кускову, — ещё немножко, и каюк бы мне… — И Столбов ещё громче расхохотался. — Я ещё это… корову с лошадью спутал. Там в сарае было темно. — И он залился смехом, тряся кудлатой головой.

Он смеялся так весело и громко, что Кусков не удержался и тоже улыбнулся.

— Пустосмешка! — сказал он презрительно.

— Пять минут смеха как двадцать граммов масла! — наставительно сказал Петька и вышел к костру за добавкой.

— Они сегодня с дедом Клавой в бане так реготали — на улице было слышно, — сказала Катя.

— Соскучился по нас, вот и радуется! Золотой парень! — сказал Антипа и улыбнулся. Его коричневое, заросшее густющей бородой лицо сделалось добрым и ласковым. — А брехун до чего… Раз зимою ещё попросили его наши старухи газету прочитать, он и начал вычитывать: там пожар, там наводнение, там бандиты пятьдесят человек зарезали… Бабка Настя газету хвать да к Клавдию: «Дедок, ты гляди, что в мире деется…» Дед очки надел, а в газете-то в нашей районной всего и ужасов — коза пропала! Золотой хлопец!

— Чего ж хорошего? — недовольно буркнул Лёшка. — Обманщик!

— Не обманщик он, а врун! — поправил Антипа, наливая в кружку чёрного чая. — Он же не для выгоды обманывает, а для смеху врёт… Это разница.

— А я, — сказал Лёшка, — врунов презираю. Хоть каких… Ненадёжные они.

— Это Петя ненадёжный? — Катя даже встала. — Да когда Антипу Андреича браконьеры ранили, он его шесть километров по сугробам тащил… Все даже удивлялись потом, как он смог! А когда мы в болоте заблудились да в крепость попали, так он…

— Подумаешь, — засмеялся Лёшка. — Да мы тоже в этой…

Горячая рука Вадима легла Лёшке на затылок.

— Да о чём вы говорите? Вы пейте чай! Хороший парень — и славно. Где это он запропастился? Альберт, позови его…

— Вот ещё!

— Позови! — сказал Вадим.

Лёшка нехотя взял накомарник и вышел наружу.

— Стой! — услышал он Петькин шёпот. — Стой.

— Чего ты? — стряхивая его руку с плеча, сказал Кусков.

— Тихо, — прошептал Петька, — смотри, кабаны пришли…

Кусков глянул вперёд.

На том месте, где они оставили припасы, шевелились какие-то тени.

— Вот! — тихо засмеялся Петька. — Картошку они вашу едят…

— Да я их…

— Стой! Ты что! — повис на нём Петька. — Ты смотри лучше! А картошки я тебе завтра принесу! Смотри, вон какие поросята, ой! Полосатые, как крыжовник! А этот-то, носатый! Ух ты!

«Как он видит?» — удивился Лёшка, но когда его глаза привыкли к темноте, он тоже увидел носатого вожака или, наверное, мать и маленьких круглых и полосатых детёнышей, которые копались в разорванном мешке с картошкой и хрюкали.

— Я, понимаешь, вышел… — шептал Петька. — А они тут ковыряются, хорошо, я их успел заметить, а то бы мне кабаниха дала!

— Чего она может сделать? — усмехнулся Кусков.

— Чего? — ахнул Петька. — Да кабанов медведи сторонятся! Кабан одним махом лошади ногу перекусывает! У секача знаешь какие клычищи? Хо! Чего кабан может сделать…

— А откуда ты знаешь? — спросил Лёшка.