Сделка с профессором (СИ)

– Ну и что, если он связан с какими-то интригами?! Разве это повод, чтобы расщеплять человека?!

Эдман с изумлением посмотрел в рассерженное лицо Сонар, не понимая причин ее гнева.

– Это обычная кара для любого государственного преступника, – все же счел нужным пояснить он. – Никто не имеет права даже мысли допускать о нанесении вреда императору.

– Это жестоко и глупо! – отрезала она. – Можно подумать, если его сослать на рудники, у него будет возможность причинить кому-то вред.

– Шанс на жизнь еще нужно заслужить, – с угрюмым видом отозвался Эдман, сочтя поведение дайны возмутительным и взбалмошным. – Тот, кто позволил себе покушаться на незыблемые устои государства, достоин только смерти.

Кровь прилила к щекам Бетти, и она вскочила из-за стола.

– Возможно, не всех устраивают эти самые устои, – процедила она, сжимая кулачки. – Что ж теперь каждого казнить?

– Ты соображаешь, что говоришь?! – вскричал Эдман, поднимаясь и стискивая тканевую салфетку. – Или ты сочувствуешь заговорщику?!

– Да! – заливаясь слезами, закричала Беатрис. – Мне невыносимо жаль его! Нельзя расщеплять людей! Это ужасно! Отвратительно! Бесчеловечно!

И она бросилась вон из покоев, чуть не сбив с ног дворецкого, вошедшего, чтобы прибрать со стола.

– Господин… – в растерянности выговорил медин Симпел. – Я могу чем-то помочь?

– Нет! – рявкнул Эдман. – Ей только хорошая порка поможет. Бестолковая девчонка!

Он швырнул белоснежную салфетку на стол и ушел в спальню, громко хлопнув дверью.

– Ну и дела, – с ошарашенным видом пробубнил дворецкий. – Эх, права была Вафия. Свора собак – к ссоре. Что теперь делать?

Эдман ходил по комнате из угла в угол и не мог успокоиться.

«Жаль ей! – думал он. – Что ж тогда умоляла спасти ее? Сидела бы возле него и помалкивала. Так нет, сбежала, помогла поймать, а теперь слезы льет».

И тут ему на ум пришла настоящая причина поведения Беатрис.

«Она любит его! – с поразительной ясностью осознал Эдман и почувствовал, как эта мысль камнем легла на сердце, лишив возможности биться свободно. – Несмотря ни на что, любит и не может смириться с тем, что его казнят».

Услужливое воображение тут же подкинуло образ Атли Баренса, держащего в объятиях трепещущую Сонар, а в памяти всплыли данные отчетов доктора Хрюста, где он указывал, что Беатрис поили особым зельем, усиливающим половое влечение.

– Демоны их задери! – проскрежетал Эдман и запустил пальцы в волосы, не зная, как избавиться от мучительных дум.

Медин Симпел не мог оставить своего господина в столь возбужденном состоянии и, сложив на поднос посуду, решил напомнить ему об очередном приеме предписанного доктором Хрюстом зелья, надеясь, что снадобье подействует на него успокоительно. Он постучал в дверь спальни, но ответа так и не дождался. На свой страх и риск дворецкий вошел внутрь. К его несказанному удивлению он увидел максиса Джентеса меряющего широким шагом комнату, но при этом его хромота куда-то исчезла. 

– Господин! – воскликнул медин Симпел, хватаясь на горло, где неожиданно встал комок. – Вы… Вы…

– В чем дело? – прорычал Эдман замерев.

Дворецкий схватился за стену и, задыхаясь от волнения, выдавил:

– Вы больше не хромаете, максис Джентес. Нога...

Эдман окинул себя недоверчивым взглядом, но, естественно, ничего необычного не заметил. И тут до него дошел смысл слов дворецкого, и он прошелся по комнате, внимательно следя за каждым движением.

– Не может быть, – глухим севшим голосом пробормотал он. – Это невозможно.

Он принялся шагать все быстрее и быстрее, потом бросился к двери и помчался по лестнице вниз, вылетел в парк перед домом, даже не потрудившись накинуть пальто, и понесся что есть мочи по расчищенным дорожкам прямо в домашних туфлях.

Высокое, золотисто-огненное солнце сияло в безоблачном небе и, искрясь в снежном покрове деревьев, газонов и клумб, слепило глаза. Морозный воздух бодрил не хуже самого крепкого кофе, и изо рта Эдмана вырывался пар. Стонавший всю ночь ветер стих, и стук подошв туфель по мощеным камнем дорожкам разносился вокруг.

Эдман бежал и не мог поверить в то, что способен двигаться без единого признака ненавистного увечья. Ему донельзя захотелось увидеть изуродованную ранением ногу, и он ринулся обратно в свою комнату.

На лестнице ему попался медин Симпел, Эдман схватил дворецкого за плечи и, как следует тряхнув, выдохнул:

– И правда, нет! Нет! Понимаете?!

Слезы радости выступили у пожилого медина на глазах, и он кивнул, не в силах произнести ни слова. Эдман захохотал и побежал дальше.

Ворвавшись в спальню, он запер дверь и принялся срывать с себя одежду, а когда остался нагим, уставился на правое бедро. Кривой, широкий шрам, рассекавший мышцы от колена до паховой области никуда не делся, но он стал мягче и, казалось, не проникал так глубоко, как раньше.

У Эдмана пересохло в горле, ноги ослабли, и он опустился на кровать.

– Как? – бормотал он. – Как такое возможно?

«Меня же столько лечили, – крутились в голове сумбурные мысли. – Столько лекарей признало мой случай безнадежным. Столькие отказались иметь со мной дело. Как же это могло произойти? Что так благотворно повлияло?»