Единственными, кто действительно вел себя достойно, оказались представители старшего поколения. Убеленные сединами господа держались в стороне от бурного веселья танцев, предпочитая уединение удобных мягких диванов, стоявших в отдалении от оркестра. Они чинно разговаривали с девушками, интересовались их учебой, мыслями насчет будущего и изредка делали утонченные комплименты, если считали, что настроение беседы к этому располагает. И Бетти переменила свое мнение о пожилых максисах в лучшую сторону. Она начала задумываться о том, что, возможно, Хельга и права, так настойчиво стремясь получить контракт именно со стариком.
Но почему-то себя в роли дайны такого вот милого обрюзгшего, подслеповатого господина она никак не представляла. Ей казалось невыносимо скучным вечно сидеть возле него в каком-нибудь старом имении и развлекать его угасающий разум ничего незначащими разговорами изо дня в день десять лет подряд. Ее кипучая внутренняя энергия подсказывала, что не такой жизни она заслуживает, не такой молодости она жаждет. Ведь с ее резервуаром она могла бы запросто стать дайной какого-нибудь дипломата и объездить с ним полмира, посмотреть, как живут люди на других материках, узнать столько всего нового и неизведанного. Заточение сначала в убогом приюте, а потом и в мрачных стенах Камелии отзывалось в душе Беатрис стойким отвращением к уединенному, неспешному и лишенному всяких тревог бытию. Ей хотелось вкусить жизнь и попробовать свои силы.
Она стояла за колонной и прислушивалась к оживленному разговору Хельги и лысого, морщинистого господина в очках с толстыми, круглыми линзами. Максис Мензир в подробностях описывал ее подруге свой дом в южной части империи, окруженный зелеными лугами и садами. От Бетти не укрылось то, с каким детским восторгом Хельга слушала его и задавала вопросы о принадлежавших ему окрестных деревнях и сроках посевов в том регионе.
«Надо же, – подумала она, отдыхая от утомивших ее танцев и пустой болтовни, – я понятия не имею о таких вещах, а Хельга знает об этом и питает живой интерес. Неужели можно действительно придавать значение тому, в каком месяце убирают поспевшую пшеницу с полей на юге?»
– Разрешите пригласить вас на танец, – услышала она, развязный, немного гнусавый голос, успевший надоесть ей за вечер хуже, чем понукания и окрики Жози за все четыре года обучения в школе.
Она обернулась и увидела полноватого, рыжеволосого максиса лет тридцати, нахально пялящегося ей в более чем скромное декольте. Она танцевала с ним уже два вальса и одну мазурку, и каждый раз чувствовала себя настолько неловко, словно была огромным сочным куском хорошо прожаренной свиной корейки, поставленной перед зверски голодным человеком, не имеющим возможности ее съесть.
– Господин Пекиш, – устало отозвалась она и сделала реверанс, уже не такой изящный как в начале праздника, – с удовольствием приму ваше приглашение.
Он расплылся в неприятной щербатой улыбке, отчего его крохотные глазки, обрамленные светлыми, короткими ресницами, стали почти незаметными за полными щеками, схватил ее ладошку и повел в центр зала.
Оркестр играл очередной вальс, пары кружились в танце, от избытка выпитого кавалеры вели себя все непринужденнее, а выпускницы выглядели по большей части бледными и утомленными. Только Фулн заливалась своим каркающим смехом, стоя непозволительно близко от высокого черноволосого красавца с пышными усами. Он склонялся к самому ее уху и шептал что-то, ухмыляясь, а она, покраснев, держала его за руку.
Идя подле господина Пекиша, Беатрис радовалась, что мединна Стуорд подарила ей перчатки. Руки этого максиса были такими горячими, что она содрогалась от одной мысли о том, чтобы коснуться его обнаженными пальчиками.
«Наверное, у него ужасно потеют ладони, – размышляла Бетти, скользя рассеянным взглядом по гостям. – Как жаль, что нам запрещают отказываться от танцев, и мы обязаны принимать приглашение всякого, кто пожелает с нами вальсировать».
Господин Пекиш вновь прижал ее к себе и закружил по залу, но на этот раз Беатрис не стала дожидаться, пока он догадает о том, насколько ей неприятно происходящее.
– Прошу вас, не держите меня столь крепко, – обратилась она к нему. – Я боюсь сбиться с шага.
– Беатриче, вы так очаровательны, когда сердитесь, – рассмеялся он, явно получая удовольствие как оттого, что исковеркал ее имя, так и от реакции Бетти на его действия. – Я просто не в состоянии отказать себе в таком удовольствии, как танец с вами. И мне безразлично, собьетесь вы с шага или нет. Вы пленили меня во время вашего выступления, и я буквально заболел вами. Вы моя богиня! Земное воплощение Иданы! Вы великолепны!
– Не стоит навлекать гнев богов подобными опрометчивыми высказываниями, – не сдержалась она, хмурясь все больше. – Это может плохо закончиться как для вас, так и для меня.
– О! Вы еще и добродетельны! – обрадовался господин Пекиш, обдавая ее лицо наполненным винными парами дыханием. – Вы однозначно само совершенство!