Secretum

В Лувре Марию ждала неожиданная милость судьбы: за ней стали ухаживать по всем правилам искусства. Ее руки попросил наследник герцогства Лотарингского, Карл Лотарингский, будущий герой битвы под Веной. Карл был молодым человеком восемнадцати лет, любезным во всех отношениях, предприимчивым, очень страстным. Мария была готова выйти за него замуж, он казался ей гораздо более перспективным женихом, чем старый Колонна, которого она никогда не видела и с которым придется жить в Италии, где мужья обладают неограниченной властью над женами. Но Мазарини придумывал всякие отговорки и категорически отклонил предложение: он опасался, что, даже выйдя замуж, Мария все равно будет представлять опасность в Париже.

Тем временем полным ходом шли приготовления к свадьбе Людовика и инфанты. Семь месяцев прошло в переговорах и приготовлениях, прежде чем можно было провести церемонию бракосочетания, которая согласно обычаю должна была пройти дважды – по обе стороны границы, поскольку нельзя было даже на шаг ступить на территорию соседней империи, что могло рассматриваться как объявление войны.

Первым актом брачного договора стал торжественный отказ от наследования испанского трона, который подписала инфанта Мария Терезия. На следующий день на испанской территории было заочное венчание с его христианнейшим величеством французским королем. Людовика представлял дон Луи де Гаро – испанский парламентер. На празднике не было ни одного француза, кроме Цонго Ондедеи, свидетеля со стороны Людовика, епископа фон Фреи, секретаря Мазарини, человека с черной душой.

Однако Анна Австрийская и кардинал не могли вынести ожидания. Они не уставали заверять Людовика, что испанская невеста красивая, гораздо красивее Марии Манчини. Поэтому теперь она должна была действительно казаться красивой.

На празднества были приглашены инкогнито мадам де Мотвиль, dame de compagnie[53] Анны, и мадам де Монтеспан, кузина короля. Их задачей было оценить женские прелести невесты.

Дамы знали, что по возвращении во французский лагерь им придется ответить на один-единственный вопрос: «Ну, и как она выглядит?»

– Они приложили все усилия, чтобы показаться довольными, – захихикал Атто, – но было достаточно одного взгляда на их лица, смущенные улыбки, вежливые фразы… Мы сразу же поняли: что-то не так.

– Правда, она не особенно стройна, да, скорее, немного коренастая. Ну, в общем, она маленького роста, – наконец признались они. – В целом же не дурна. Глаза не очень маленькие, нос не очень большой, – пытались убедить они нас, перебивая друг друга. – Лоб, конечно, немного открыт.

Это было изящным описанием того факта, что невеста страдала выпадением волос, и вообще, ее волосы можно было назвать как угодно, но только не пышными.

В завершение мадам де Мотвиль дерзко заявила:

– Будь у нее красивые зубы правильной формы, она стала бы одной из самых красивых женщин Европы.

Мадам де Монтеспан решила высказаться осторожнее, тем более что так или иначе скоро все сами смогут оценить красоту инфанты. И все же она не удержалась и сказала печальным тоном:

– Ее вид вызывает жалость.

Но потом тут же поспешно поправилась, объяснив, что она имела в виду ужасную прическу и это «чудовищное сооружение» – юбку на кринолине невероятных размеров, которую Мария Терезия согласно испанской моде надела на свое маленькое бедное тело.

– Все с ужасом ждали реакции Людовика, когда он на следующее утро увидит инфанту в первый раз.

– И что произошло?

– Ничего из того, чего мы боялись. При встрече с невестой он вел себя в соответствии со всеми правилами церемониала, подобно вышколенному актеру. Под довольным взглядом матери, которая перед этим настоятельно просила его вести себя прилично, Людовик сыграл роль влюбленного, сгорающего от нетерпения, как это и полагалось на королевских свадьбах. Он даже проскакал галопом на коне вдоль реки, так галантно, со шляпой в руке, следуя за кораблем невесты. Людовик сидел на коне великолепно и привел в восторг Марию Терезию.

Аббат Мелани поправил ленту на туфле, затем то же самое сделал на другой, после чего возвел глаза к небу.

– Бедная, несчастная инфанта, – пробормотал он. – Да и он тоже не менее несчастен.

Пытаясь следовать увещеваниям королевы-матери, Людовик вел себя безупречно, старался обуздать свое сердце и заставить молчать голос разума. Он уважал мать и верил, что если они с кардиналом так решили, то это будет лучше для него. Так далеко завела его неопытность. Они оба обрекли его на несчастье. С того дня, когда он впервые увидел свою невесту, в нем появился росток сомнения подозрения и даже мучительного страха перед тем, что его предали.