– Ладно, – осклабился контролер, – я вас помню. Не буду мешать. И что этому доходяге надо – такая женщина добивается, а он норов показывает! Мне даже завидно.
– Если завидно, то можем поменяться местами, – огрызнулся Глеб.
– Но-но! Разговорчики! Пятнадцать минут и ни секунды больше. – Он улыбнулся Ольге и вышел.
– Глеб, что случилось? Ты отказываешься от свиданий со мной… В прошлый раз я уехала ни с чем, в этот раз пришлось обращаться к здешнему начальству, чтобы они на тебя повлияли. Спасибо, помогли. Я тебя не понимаю.
– Ничего. Просто не хочется ни с кем видеться – вот и все.
– Как твое самочувствие? Ты тяжело болел, я так волновалась… Даже ходила в церковь ставить свечку за твое здоровье.
– Видишь – помогло, – иронично сказал Глеб. – Уже стал передвигаться самостоятельно, на своих двоих. Через пару дней выпишут из лазарета – и снова в барак.
– Это и хорошо, и плохо. Хорошо, что ты выздоравливаешь, но плохо, что снова придется общаться со здешним контингентом. Как тебе здесь?
– Терпимо. Уже привык.
– Ты знаешь, Степан погиб.
– Знаю.
– Интересно откуда?
Глеб молчал.
– Если не хочешь – не отвечай.
– Не отвечу.
– Меня вызывали к следователю. Ты подал апелляцию?
– Не я, адвокат.
– Ты вообще не хочешь со мной разговаривать?
– Не хочу.
– Ты продолжаешь на меня злиться за прошлое? Но ведь Степан мертв!
– Степан был моим товарищем, и я сожалею о его смерти.
– Мне больше не приезжать к тебе?
– Не стоит, так мне спокойнее.
– А я все равно буду! Я не могу тебя покинуть в беде, здесь, среди страшных уголовников.
– Как хочешь. Везде есть люди, даже среди уголовников, тем более я теперь один из них.
– Я хочу и буду приезжать! Это последствия болезни сказываются на твоем настроении. Я тебе привезла яблок, всякой вкуснятины, поливитамины в таблетках – они помогут восстановить твое здоровье.
– Спасибо, Ольга! – На лице Глеба промелькнула кривая усмешка. – А ты изменилась!
– Что, Глеб?
– Ты стала хуже выглядеть. Позаботься и о своем здоровье. Время сейчас такое – надо беречься!
– Что ты этим хочешь сказать?
– Ничего, кроме того, что сказал. Мне пора. Слышишь, надзиратель насилует дверь своими ключами. Прощай.
– До свидания, Глеб! Возьми передачу.
– Заключенный Костюк, на выход!
Глеб передернул плечами, но передачу взял. Вышел не оборачиваясь.
– Лицом к стене. Что для тебя краля припасла? – И контролер профессионально, благодаря длительной практике, обыскал его. – Что это такое?
– Витамины. Возьми себе – здоровее будешь. В аптеках они дорого стоят.
– Конечно возьму. Где деньги спрятал?
– Нигде. Не брал я денег.
– Ты что, поц? Половину оставь себе, утаил – все заберу. В ж…пу засунул?
– Можешь полюбопытствовать. Там, кроме дерьма, ничего нет.
– Ну ты, профессор, доиграешься! Крутым, как я погляжу, стал. Пошли на досмотр!
Через полчаса Глеб входил в барак с передачей под мышкой. Ему навстречу попался Чуб.
– Бля, наш доходяга воскрес! Не чаяли тебя живехоньким увидеть! – воскликнул он, сверля взглядом сверток. – Что несешь, бля?
– Передачу от мары. Ты был прав тогда, Чуб!
– Чего-чего, бля?
– Все бабы – прости господи! В глаза – ангелочки, в душе – дьяволицы. Эту передачу она, наверное, со своим хахалем собирала. Тошно мне от одного ее вида. Отдам пацанам! Не надо мне от нее ничего!
– Ладно, бля! Давай сюда!
– Держи. Ну, я пошел.
– Куда, бля?
– Обратно в лазарет. Еще пару деньков там покантуюсь. Пока. – Глеб развернулся и вышел.
Чуб достал из свертка яблоко и со смаком начал им хрустеть.
В лазарете Глеб пробыл не пару деньков, а целую неделю – после посещения Ольги у него поднялась температура и все никак не падала. За день до того, как его выписали, в лазарет привезли Чуба. Он был иссохшим, желтым, похожим на выжатый лимон. Глеб поинтересовался у него:
– Что с тобой приключилось, Чуб?
– Не знаю, бля. Хворь прицепилась, и дохтура не знают, что такое. Но это все херня. Наклонись, что-то скажу!
Глеб наклонился, не ожидая ничего хорошего. Еще ухо откусит, чтобы повеселиться!
– Мужик мне каждую ночь снится. Страшный мужик. Живых не боюсь, а этот, во сне… жуткий. Кровь из меня сосет. От него хворь. Дохтурам не говорю – в дурку упекут. Вот такие дела, бля! На щеке у него шрам в виде буквы «х». А ты правильный пацан. Еще свидимся на нарах.
На следующий день Глеба перевели в барак, а через месяц он узнал, что Чуб умер от лейкемии в лазарете, и не испытал никакого сожаления. Душа Глеба словно одеревенела: не было в ней ни сострадания, ни злорадства, а только бешеное желание выйти на волю. Дело его находилось на дорасследовании, так как вскрылись новые факты, свидетельствующие о его невиновности. Но если бы у него вдруг появилась возможность бежать отсюда, он, не раздумывая, воспользовался бы ею.
29