Седьмая тень

«Надо будет зайти к Сереге Кузнецову в криминалистический отдел, хотя бы кофе выпить, да бутерброд съесть», – подумал потягиваясь и зевая Рябинин, – «у него наверняка есть какая-нибудь еда», – и вышел из кабинета.

По дороге ему встретился дежурный, который держал в руке исписанный мелким почерком лист бумаги.

– Рябинин, я к тебе, – окликнул он его, – заявление забери. Еремеев велел тебе его отдать.

Дежурный буквально всунул его в руку Рябинина, а сам развернувшись, пошел обратно.

Рябинин про него помнил, но тянул время, чтобы успеть закончить накопившиеся за несколько месяцев бумажные дела. Раз срочно не вызвали и не приказали: «идти и искать», значит дело может подождать, и он не торопясь побрел по коридору в сторону экспертного отдела. Если бы тогда Рябинин знал, чем это ему обернется, то еще с утра после слов Еремеева: «займитесь им лично», он побежал бы бегом без оглядки, а еще лучше прикусил бы свой язык во время совещания, и не высовывался, как все остальные. Глядишь, и пронесло бы, а это дело поручили кому-нибудь другому.

***

Полчаса спустя, когда желудок Рябинина благодарно замолчал, а голова уже не грозила разломиться, Кузнецов взял со стола лист бумаги, врученный Рябинину дежурным, и стал читать.

– Бьюсь об заклад, что его писала женщина, скорее всего учительница и явно аккуратистка, – дал свое заключение эксперт, мимолетно взглянув на ровный текст заявления.

– Возможно, – отозвался Рябинин, и выхватив из его рук исписанный лист погрузился в чтение.

Ничего особенного и пугающего в заявлении не было. Ну, справляла молодежь день рождения, ну выпили, ну пошли прогуляться по городу. Пока никакого криминала не прослеживалось. Ну не вернулся именинник домой, с кем не бывает. Молодой, положительный со всех сторон, но это только версия матери. А у матерей их дети всегда самые лучшие и замечательные. Ему не десять лет, а уже двадцать четыре, скорее всего, остался на денек – другой у какой-нибудь девчонки. Вот и вся проблема, а мать уже паникует, сынок пропал. Причем сама же пишет в заявлении, что обзвонила все городские больницы и морги, наседала на нашего дежурного, пока он не пробил по базе данных все свежие криминальные сводки. Значит, парень просто загулял.

«Вот сдам все дела, а послезавтра займусь этим», – пообещал себе Рябинин, – «а, к тому времени он сам объявится, как было много раз в его практике».

Вечером раздался телефонный звонок, звонила мать пропавшего, интересовалась, как продвигаются поиски ее сына. Голос ее дрожал и срывался на плач. Рябинин сначала растерялся, а потом уверенным тоном заявил:

– Все версии отрабатываются, ищем, – и повесил трубку.

«Все-таки придется начать искать его завтра, с утра, если сегодня за ночь не объявится, а не то его мамаша вымотает мне все нервы», – завязывая очередную папку, и откладывая ее на край стола, решил он.

Кроме этого «пропавшего студента», так про себя стал называть его Рябинин, в его производстве было еще пять дел: две кражи, драка с нанесением тяжких телесных, мошенничество и подделка документов. А тут еще эта проверка, будь она неладна, как тут успеть, все оформить по правилам, шесть дел раскрыть, и при всем при этом умудриться выжить. Завтра с утра Еремеев опять заведет свою громогласную шарманку и будет в течении тридцати минут рассказывать им все, что он о них думает, не стесняя себя в выражениях.

Рябинин оглянулся на столы своих собратьев по несчастью, у них видимо дела спорились гораздо быстрее, так как папки на конце стола лежали высокими стопками, а его застопорились на середине.

«Даже если я все успею сделать, то медаль мне все равно никто не даст, и в звании не повысит», – умозаключил он, и очередную папку со стола не взял.

В 20.00 он запланировал встречу с одним из подозреваемых, по делу о краже. А на часах уже было без двадцати. Рябинин взял ключи от своей белой «шестерки» и направился к выходу.

Двигатель завелся только с третьей попытки, барахлил стартер, ремонтом ему самому заниматься было некогда, и он каждый день обещал своей машине, что завтра он обязательно отвезет ее к хорошему мастеру. Но это завтра не наступало уже недели три. Тут Рябинин вспомнил о немытой посуде, которой тоже каждый день давал обещания, и грязному белью, и холодильнику, которому обещал, что набьет его продуктами. И своему желудку, который опять начал урчать и болеть, требуя нормальной еды.

В такие минуты он вспоминал свою жену, и думал, что надо бы помириться с ней, хотя, наверное, она этого не захочет, ведь два года они каждый жили своей жизнью.