Седьмая вода

— Давай приводи себя в порядок и спускайся, — Кирилл пошел к дверям, но потом резко развернулся. — Вот я склеротик! Я же тебе парфюм новый привез! Приглашали на презентацию одной компании. Там можно было в качестве развлекательной программы самому экспериментировать и создавать собственный аромат. Я для тебя сваял, мне кажется — самое то. Попробуешь?

Кирилл достал из кармана небольшую деревянную коробочку, инкрустированную серебром, и открыл. На темно-синей шелковой подкладке лежал изящный маленький флакон в старинном стиле. Боже, не знаю, как там аромат, но сама упаковка — уже истинное произведение искусства. У меня от удивления распахнулись глаза. Флакон был словно вырезан из цельного куска изумруда, настолько насыщенным был цвет толстого стекла, оплетенного серебряной вязью, и представлял собой подвеску на, казалось бы, массивной, но изумительно изящного плетения цепочке. Откупорив туго притертую крышку, Кирилл несколько раз провел перед моим лицом, предлагая принюхаться. Запах, и правда, был совершенно потрясающим, немного более сладким, чем выбрала бы я, но прекрасным и гармоничным.

— Замечательно! — пробормотала я, восхищаясь всем вкупе. И запахом, и упаковкой, и лицом Кирилла, который смотрел на меня, как нетерпеливый мальчишка в ожидании похвалы.

— Честно? Тебе правда нравится? — заглянул мужчина мне в глаза.

— Да, для первого опыта у тебя, оказывается, неслабые задатки парфюмера! — рассеялась я. — Спасибо огромное.

— Вот и я о том же. Брошу к черту съемки и пойду творить что-то по-настоящему прекрасное, а не его суррогат.

Кирилл, обмакнув стеклянную тонкую палочку в духи, отодвинул мои волосы и коснулся кожи за одним ухом, а потом за другим.

— Ну, все. Теперь ты неотразима! — усмехнулся он и на этот раз ушел, сунув коробочку с драгоценным флаконом в карман сумки.

Когда я бегом спустилась и выскочила за дверь, мужчины уже все были в машине и ждали только меня.

— Ты, естественно, не поела, — буркнул Арсений вместо приветствия, пристально разглядывая меня в зеркало заднего вида.

— Потом перехвачу чего-нибудь, — ответила я, и тут мне на колени плюхнулась пластиковая полупрозрачная коробка, в которой угадывались очертания бутербродов.

— Термос с кофе там, на сиденье посмотри. — Арсений завел двигатель, и мы тронулись.

Кирилл, подтверждая слова нашего водителя, продемонстрировал мне небольшой серебристый цилиндр. При этом смотрел он на меня, чуть усмехаясь, будто ему было страшно интересно происходящее.

— Спасибо, — пробормотала я и добавила чуть громче: — Большое.

Кирилл хмыкнул и водрузил на нос зеркальные очки, явно одолженные у моего братца, как и все остальное. Это не могло спрятать его разбитой губы и синяка на скуле, но хоть красочные фонари под глазами скрывало. От Арсения вообще никакой реакции не последовало. Он пристально смотрел только на дорогу. Дядя же Максим, похоже, уже вообще был мыслями в другом месте.

Закинув нас в больницу, Арсений увез Кирилла в гостиницу собираться. Я заходила в палату с замиранием сердца, боясь опять услышать вчерашние мамины извинения не понятно за что и не сдержать от этого эмоций. Но когда мы пришли, мама спала. Отчим стал над ее кроватью и какое-то время смотрел, как и я, на болезненно бледное осунувшееся лицо. Мои глаза защипало, и я их потерла, чтобы хоть пальцами остановить требующие выхода слезы. Дядя Максим тяжело вздохнул и, прошептав мне «нужно сделать несколько звонков», вышел из палаты.

Я же, тихонько переставив стул к самой кровати, уселась, положив руку рядом с маминой ладонью, но не прикасаясь, чтобы не разбудить. Глядя на маму — такую, как сейчас, я изо всех сил представляла ее полной жизни, привычно хрупко-красивой, сияющей радостной улыбкой в окружении ее любимых цветов или угощающей нас своим очередным кулинарным творением. Как она стоит, чуть склонив голову набок, и ожидает нашей реакции. Кстати, Сенька всегда выражал свои восторги ее стряпней особенно бурно, забавно мыча и закатывая глаза… и в эти моменты я даже готова была смеяться над его гримасами.

Момент, когда мама открыла глаза, я пропустила и спохватилась, только заметив, как катится слезинка по ее виску. Мама беззвучно произнесла мое имя, и я глупо закивала, будто это нуждалось в подтверждении.

— Мам, привет! — сглотнув, выдавила я. — Не плачь, пожалуйста. Все ведь уже хорошо. А будет еще лучше.

Я схватила ее руку и, наклонившись, прижала к лицу, тараторя без остановки и про центр, куда мы поедем, и про новое лечение, и про цветы ее, и еще Бог знает про что, лишь бы не раскиснуть самой. Но жжение в глазах становилось все ощутимее, в горле медленно, но неуклонно рос сухой ком, а нос предательски шмыгал. Мама в этот раз не пыталась говорить, а только слушала меня, глядя так, будто гладила глазами. И я была безумно рада, что она ведет себя именно так. Сейчас не время для чрезмерных эмоций или каких-то откровений. В чем бы я или она не считали себя повинными, мы можем выяснить это в более подходящее время.