Седьмая вода

— Вот в том-то и дела, моя милая Русалочка, что это никакой не депутат. Речь идет об Александре Сергеевиче Пушкине.

Дернувшись, как от разряда лечебного дорсенваля по губе, я уставилась на грустную Лесю.

— Что за… ерунда? Откуда этот маразм?

— А это, милочка, ни разу не маразм.

— Да как вообще про такого человека можно такую ересь писать?

— Во-во, в точку! Я вот сидела, слушала тебя и думала: «Как, твою Бога душу мать, такое можно говорить про Арсения». Но мы сейчас не о нем. Давай разберем по порядку. Ты же помнишь, где учился Пушкин?

— В лицее, эээ, Царскосельском.

— Точно. А то, что у него был низший балл по математике, банан по-нашему, знаешь? А эту его строчку «…читал охотно Апулея, а Цицерона не читал» помнишь? Что написал Апулей, надеюсь, в курсе? Или вот еще такая строчка: «… Когда ж вновь сядем вчетвером С блядями, вином и чубуками»… Ну, то, что Наталья Гончарова была намного моложе Александра Сергеевича, это понятно, что там у нас дальше… А, одноклассники, ну вот тут по ссылкам дают, что учившийся с ним Иван Иванович Пущин был судьей Московского надворного суда, что по тем временам было намного круче, чем камер-юнкер при дворе — это титул самого Пушкина в том же возрасте. Ну, не айс, как бы не совсем солидно. И про то, что Александр Сергеевич сочувствовал декабристам, ты тоже точно помнишь из школьного курса литературы. Вот, про суеверия прикольно. Существует такая версия, что он не поехал в Санкт-Петербург 14 декабря из-за того, что дорогу ему перебежал заяц, что тогда было очень дурной приметой. Ну, и с Дантесом тоже все, вроде, понятно. А сам Дантес умер в солидном возрасте на девятом десятке.

Леся захлопнула крышку планшета, сложила руки на столе и, уперев в них подбородок, посмотрела на меня долгим внимательным взглядом.

— Понимаешь, дело не только в том, какую подать информацию. Дело еще и в том, как ее подать. Вот эта штука, — и она постучала пальцем по экрану планшета, — это отрывок из книги двух очень крутых тренеров по НЛП. И именно вот эта книга очень здорово раскрывает значение правильно подобранных слов для подачи той или иной информации. Так что простое слово может стать оружием или инструментом очень неприятной манипуляции сознанием. — Леся поморщилась, потянулась и с кряхтеньем потерла спину, задев при этом стоявшую на столе баночку с корицей, которую она добавляла в свой чай.

— Хорошо, что не соль, а то поссорились бы, — тоскливо протянула я, глядя на рассыпавшийся по столу порошок.

— Фу, дурында чешуйчато-хвостатая, с чего бы мне с тобой ссориться? Я ни с кем никогда не ссорюсь и ни на кого не обижаюсь. Я либо злю, либо злюсь. Но любить при этом все равно не перестаю.

Я неопределенно пожала плечами, так и не решаясь встретится взглядом с человеком, к которому, пожалуй, второму после Кирилла инстинктивно тянулась в поисках то ли защиты, то ли понимания, то ли просто сочувствия.

— Слу-у-ушай, тебе Машкин гидрик-то понравился? — вдруг резко сменила тему Леся, настойчиво заглядывая мне в глаза.

— Д-да, — удивленно посмотрела я на нее.

— А плов, правда, вкуснющий был, который веганский?

— Не то слово.

— А что, я реально так ужасно пою, как говорит мой сатрап и деспот? — Рыж по-прежнему не отрывала от меня своего прямо-таки гипнотизирующего взгляда в то время, как я судорожно пыталась найти обтекаемый ответ на этот провокационный вопрос.

— Да и фиг с ним, — снова резко развернула разговор женщина. — Давай-ка мы лучше вернемся к нашим барашкам. То, что ты очень добрый ребенок, мне видно невооруженным глазом. То, что ты хотела и собиралась подружиться с этим паразитом с самого начала — тоже не вызывает ни малейшего сомнения. Поехали дальше. Ниче, что я вслух думаю?

Я неопределенно помотала головой, все еще огорошенная такими странными изгибами разговора.

— На первый твой доброжелательный порыв этот засранец, конечно, сказал какую-нить брутальную подростковую херь, так? Ага. Киваешь. Первое негативное впечатление тем самым создал, а дальше, я так поняла, закреплял. И что, бил? За косички дергал?

— Нет, ты что. Я же все рассказала. Дразнил вечно, пакостил исподтишка, смотрел… презрительно так. Как на лягушку. И вот, кстати, лягушонкой и называл все время, — почему сейчас из собственных уст это звучит как-то уже не обидно, а, скорее уж, глупо?

— В коробчонке? — хмыкнула Рыж.

— Не поняла…

— Ну, лягушонкой в коробчонке? Как в сказке про Царевну-лягушку?

— Тебе весь список? Лягушонкой костлявой, тощей обычно. Василисой Прекрасной, Снежной Королевой. Но это в глаза. За глаза как только не обзывал, до меня доходило…

— А он вообще хоть раз сделал тебе больно? — прервала меня Леся.

— Ну-у-у, неприятно, да, было дело. Когда тащил домой с пляжа после той позорной сцены. Выставил меня… не хочу говорить кем перед парнем.

Леся кивала и водила пальцем по рассыпанному на столе порошку корицы, рисуя непонятные зигзаги и стрелки.

— А гадостей, значит, тебе делал много и всегда?

— Да все годы, пока в армию не ушел. Да и когда вернулся, не намного лучше опять было. А потом я уехала.