Седьмой крест. Рассказы

— Стоп! Подожди! — и добавила: — Мы бы отстирали… — Но Георг, вскочив, сунул грязную повязку в плиту, где после лапшевника еще тлело несколько угольков. Редер сидел неподвижно, наблюдая за ним. — Фу! Черт! — сказала Лизель и распахнула окно. Тоненькая струйка вонючего дыма опять поплыла и растаяла в городском воздухе — воздух к воздуху, дым к дыму. Теперь доктор может спать спокойно, подумал Георг. А ведь какой был риск — пойти к нему на прием! Как искусно действовали его руки! Умные, добрые руки!

— Слушай, Пауль, — сказал Георг почти весело, — а ты помнишь Морица — «Старье покупаю»?

— Да, — отозвался Пауль.

— А помнишь, как мы изводили старика, и он в конце концов пожаловался твоему отцу, и отец тебя поколотил, а Мориц смотрел и орал: «Только не по голове, господин Редер, а то он дураком останется! По заду! По заду его!» Очень благородно с его стороны, верно?

— Да, очень благородно. А вот тебя отец не по тому месту лупил, — сказал Пауль, — иначе ты был бы умнее.

На несколько минут им стало легче, но потом действительность опять придавила их своей неотвратимой, нестерпимой тяжестью.

— Пауль! — с тревогой окликнула мужа Лизель. Отчего это он так страшно уставился в пространство? На Георга она уже не смотрела. Прибирая со стола, она то и дело поглядывала на мужа и, уходя укладывать детей, бросила в его сторону еще один быстрый взгляд.

— Жорж, — сказал Пауль, когда дверь за ней закрылась. — Ничего не попишешь. Придется изобрести что-нибудь поумнее. Сегодня тебе придется еще раз переночевать здесь.

— А ты понимаешь, — сказал Георг, — что сейчас во всех полицейских участках уже есть мое фото? Что его показывают всем начальникам кварталов и всем дворникам? Постепенно все узнают.

— Тебя вчера кто-нибудь видел, когда ты шел сюда?

— Трудно сказать. На лестнице как будто никого не было.

— Лизель, — сказал Пауль, увидев, что жена вернулась в комнату, — знаешь, ужасно пить хочется. Просто терпенья нет, понять не могу отчего. Сходи, пожалуйста, принеси пива.

Лизель собрала пустые бутылки. Она покорно пошла за пивом. Господи боже, и что грызет этого человека?

— А не сказать ли нам Лизель? — спросил Пауль.

— Лизель? Нет. Ты думаешь, она тогда позволит мне остаться?

Пауль промолчал. В душе его Лизель, которую он знал чуть ли не с детства, знал насквозь, вдруг оказалось что-то неведомое, непроницаемое и для него. Оба погрузились в размышления.

— Твоя Элли, — сказал наконец Пауль, — твоя первая жена…

— А что насчет нее?

— Ее семья живет хорошо, у таких людей много знакомых… Может быть, мне зайти к ним?

— Нет. За ней, безусловно, следят. А потом, ты же не знаешь, как она отнесется.

Они продолжали размышлять. За окном, над крышами, садилось солнце. На улицах уже горели фонари. Вечерний свет косым лучом еще озарял комнату, как будто перед угасанием стремился проникнуть в самые дальние углы. Оба одновременно почувствовали, как все, в чем они думали найти опору, рушится. Они стали прислушиваться к шагам на лестнице.

Лизель вернулась с пивом, очень взволнованная.

— Вот странно, — сказала она, — какой-то человек спрашивал про нас в пивной.

— Что? Про нас?

— Да, у фрау Менних… где, мол, мы живем. Но как же он знает нас, раз он не знает, где мы живем?

Георг встал.

— Мне пора, Лизель. Большое спасибо за все.

— Выпей с нами пива! Потом и пойдешь.

— Мне очень жаль, Лизель, но и так уж поздно. Значит…

Она зажгла свет.

— Ну, не пропадай опять надолго, Георг.

— Нет, Лизель…

— А ты куда же? — спросила Лизель Пауля. — То за пивом посылаешь, то…

— Я только до угла провожу Георга. Я сейчас вернусь.

— Нет, ты останешься дома! — воскликнул Георг.

Пауль сказал спокойно:

— Я провожу тебя до угла. Это мое дело.

Дойдя до двери, Пауль еще раз обернулся.

— Лизель, — сказал он, — послушай-ка. Никому не говори, что Георг был здесь.

Лизель покраснела от гнева:

— Значит, дело все-таки нечисто! Отчего же вы не сказали мне сразу?

— Вернусь и все тебе расскажу. Но главное — молчи, иначе худо будет и мне и детям.

Дверь с шумом захлопнулась, а Лизель стояла на месте, глубоко озадаченная. Худо детям? Худо Паулю? Ее бросало то в жар, то в холод. Она подошла к окну и внизу, на улице, увидела их обоих — один высокий, другой низенький, — они проходили между двумя фонарными столбами. Ей стало страшно. Совсем стемнело. Лизель села у стола, ожидая мужа.

— Если ты сию же минуту не вернешься, — сказал Георг вполголоса, и его лицо свела гневная судорога, — ты и себя погубишь, и мне не поможешь.

— Замолчи! Я знаю, что делаю. Ты пойдешь туда, куда я тебя отведу. Когда Лизель вернулась с пивом и нам так страшно стало, тут меня и осенило. Замечательный план. Если Лизель будет молчать, — а я уверен, что будет, она побоится погубить нас, — то ты в безопасности, — по крайней мере, на одну ночь.