Седьмой крест. Рассказы

Георг не ответил. Голова его была пуста, ни одной мысли. Он послушно следовал за Паулем в город. Зачем думать, если из этого ровно ничего не выходит? Только сердце неистово колотится в груди, словно прося, чтобы его выпустили из негостеприимного жилища, как два вечера назад, когда он решил пойти к Лени! И он попытался унять свое сердце: этого нельзя даже сравнивать. Ведь это же Пауль, не забывай. Это не любовная история, а дружба. Ты никому не веришь. Да, чтобы поверить другу, тоже нужно мужество! Успокойся. Ты долго этого не выдержишь. Ты мне мешаешь.

— Мы не поедем на трамвае, — сказал Пауль. — Лишние десять минут — вот и все. Я тебе объясню, куда я тебя веду. Сегодня утром я уже там был, когда шел к твоему проклятому Зауэру. У меня есть тут тетка Катарина, у нее транспортная контора, не бог весть что, три-четыре грузовика. К ней на работу должен был поступить брат моей жены из Оффенбаха, он сидел в тюрьме, и у него отняли шоферские права, так как при анализе нашли в крови алкоголь. Так вот, от него пришло письмо, что он приедет попозднее, и я должен это уладить. Тетка не в курсе, она его и в глаза не видела. Я тебя там выдам за него. А ты на все говори «да» или помалкивай.

— А бумаги? А завтра?

— Приучись наконец считать раз, два, три, а не раз, три, два. Тебе надо уйти. Тебе нужно где-то переночевать. Ты что же, предпочитаешь сегодня ночью подохнуть, а завтра иметь надежные бумаги? Завтра я как-нибудь проскользну. Завтра Пауль еще что-нибудь придумает.

Георг коснулся его руки. Пауль поднял голову, сделал ему легкую гримаску, как делают детям, чтобы они перестали плакать. Лоб у него был светлее остального лица, его не так густо покрывали веснушки. Одно присутствие Пауля уже успокаивало Георга, только бы он вдруг не ушел.

Георг сказал:

— Нас обоих могут в любую минуту сцапать.

— Зачем об этом думать?

Город был ярко освещен, и улицы полны народу. Пауль встречал знакомых, раскланивался с ними. В таких случаях Георг отворачивался.

— Зачем ты все отворачиваешься? — сказал Пауль. — Тебя все равно никто не узнает.

— Ты же меня сразу узнал, верно, Пауль?

Они вышли на Мецгергассе, где находились две ремонтные мастерские, бензоколонка и несколько пивных. Пауль бывал здесь часто, и его то и дело окликали: «Хайль Гитлер» — тут, «Хайль Гитлер» — там, Паульхен — тут, Паульхен — там. У ворот стояла кучка людей, несколько штурмовиков, две женщины и тот самый старичок из пивной, нос которого уже алел, как морковь.

— Мы сидим в «Солнце». Заходи хоть на минутку, Паульхен.

— Дайте мне сначала поздороваться с тетей Катариной.

— У-и-и… — взвизгнул человек. От одного ее имени мороз подрал его по коже.

— Пойдем, Морковочка, — сказали женщины, взяли его под руки и увели. Затем со двора выехал грузовик и, разлучив их, прижал справа и слева к стенам подворотни.

Когда Георг и Пауль наконец вошли во двор, где помещалась транспортная контора, они сразу же очутились лицом к лицу с фрау Грабер, которая стояла у ворот, — она только что отправила грузовик. На большие дистанции машины уходили с вечера.

— Вот он, — сказал Пауль.

— Этот? — спросила женщина. Она бросила на Георга быстрый взгляд. Это была крупная и широкоплечая, скорее костлявая женщина. Несмотря на белые растрепанные волосы, вздымавшиеся над сердитым выпуклым лбом, и растрепанные белые брови над пристальными и сердитыми глазами, у нее был вид не старухи, но какого-то особого существа, белогривого от природы. Она еще раз взглянула на Георга.

— Ну? — Она подождала, затем вдруг, как будто непроизвольным движением, сшибла с него котелок. — Долой это! Разве у него нет фуражки?

— Его вещи у меня на квартире, — сказал Пауль. — Он должен был сегодня ночевать у нас, но у нашего малыша сыпь, и Лизель боится, что это корь.

— Поздравляю, — сказала фрау Грабер. — Что же вы торчите в воротах? Либо сюда, либо вон отсюда.

— Ну, всего, Отто, будь здоров, — сказал Пауль, который все еще держал в руках котелок Георга. — До свидания, тетя Катарина, хайль Гитлер!

Тем временем Георг внимательно изучал лицо женщины, от которой в ближайшие часы будет зависеть его судьба. Теперь и она осмотрела его в третий раз, на этот раз жестко и обстоятельно. Он выдержал ее взгляд — с обеих сторон не было никаких оснований для снисходительности.

— Сколько лет?

— Сорок три.

— Значит, Пауль наврал мне, у меня не богадельня.

— А вы сначала посмотрите, что я умею!

Ноздри фрау Грабер презрительно дрогнули.

— Знаю я, что вы все умеете. Ну, живо, переодевайся.

— Одолжите мне комбинезон, фрау Грабер! Мои вещи остались у Пауля.

— Гм!

— Откуда я знал, что у вас ночная работа?

Тогда она начала браниться на чем свет стоит и бранилась несколько минут. Георг не удивился бы, если бы она его прибила. Он молча слушал ее с едва уловимой улыбкой, которую она, может быть, заметила, а может, и вовсе не заметила при неверном свете фонаря. Когда она наконец замолчала, он сказал:

— Если у вас не найдется комбинезона, мне придется работать в подштанниках. Откуда я знаю ваши порядки, если я сегодня первый день на работе?