Сегодня мы живы

Матиас не удивился, он с самого начала предполагал, что Рене – немка. Мир очень скоро узнает великое множество печальных и, увы, банальных историй депортированных семей, и все они будут похожи одна на другую. Жюль вздохнул, захлопнул блокнот и подтолкнул к Матиасу.

– Все здесь. В Брюсселе меня спросили, смогу ли я недолго подержать малышку у себя. Для таких детей есть специальные дома, но они переполнены…

– Мне не нужен блокнот, – неприятным тоном бросил Матиас.

– Я все-таки оставлю его тебе, – возразил Жюль и достал из кармана конверт. – Вот твои документы. Ну ладно… мне пора, коровы ждать не будут.

Матиас кивнул. Жюль пошел к двери, обернулся с порога и сказал:

– Жанна была в кино, в Льеже. В хронике показывали… освобождение лагерей…

Ну вот, теперь понятно, почему девушка так давно не приходила. Фермер спросил, известно ли Матиасу, что делали с людьми там. Да, известно. Участвовал ли он в этом? И да, и нет. Он отправил в лагеря немало людей – пусть и не своими руками, – но никогда там не… работал.

– Хорошо…

Все слова сказаны. Матиасу было жалко Жанну – она узнала чудовищную, невыносимую правду. Мир не скоро оправится от пережитого кошмара, но сейчас нужно попытаться выжить.

Жюль ушел, и Матиас подбросил дров в огонь. Значит, Рене потеряла всю семью. Она останется у Паке, пока для нее не найдется место в одном из еврейских интернатов, и присоединится к десяткам навсегда травмированных детей. Они будут хором распевать на иврите, плести макраме и чистить картошку. Ладно, все, успокойся… Матиас закурил. Нет, не все. Не такой он представлял судьбу Рене, и она наверняка тоже хочет другого. Неужели надеется, что Матиас возьмет ее с собой и будет воспитывать как дочь? Он совершенно не готов стать отцом. И никогда не будет готов.

Матиас сел за стол и открыл конверт с фальшивыми документами. Теперь его имя Матиас Грюнбах, бельгиец, уроженец Рарена[89]. Придется придумывать новую историю, новое прошлое, а Матиас устал таскать за собой двойников, как надоедливых четвероюродных кузенов, с которыми приходится проводить каникулы.

Несколько месяцев назад, очнувшись после ранения, он начал путаться в своих многочисленных жизнях, смешивая реальность и вымысел. Да какая, к черту, разница, если все это время его судьбой руководила ложь! Разгульные предвоенные годы в Берлине казались теперь не более реальными, чем все выдуманные жизни и образы на вечер или несколько месяцев. Он встал, подошел к окну и мысленно рассмеялся, увидев свое отражение в стекле. Волосы отросли, черная краска слиняла, и к ним вернулся натуральный средне-русый, с медным отливом, цвет. Матиас подумал, что выглядит сейчас как мальчик из хора, и в таком виде Дэн ни за что бы его не разоблачил. И, возможно, остался бы жив. Как же глупо все вышло… Он выдохнул дым, и стекло запотело.

Матиас взял блокнот Жюля. Все это его больше не касается. У Рене своя жизнь, у него своя. Он протянул руку к огню, отдернул ее, положил блокнот на стол, открыл и начал читать. Глаза задержались на одном слове: Ребека. Жюль написал имя через одну букву «к». Матиас захлопнул книжечку. Решено, через неделю его здесь не будет.

День был серым и прохладным. Легкий туман окутывал деревья, размывая их очертания, совсем как зимой. Рене и Матиас ели пирог, который принесла девочка. Филибер должен был вернуться за ней через пару часов. Узнав, что Матиас хочет ее видеть, она обрадовалась, надела новое красное платье, а он сидит, молча жует и хмурится.

– Давай, скажи, что вкусно.

Матиас улыбнулся:

– Вкусно.

Рене изменилась. Выросла. Девочка вела себя очень естественно, но отстраненно, и это сбивало Матиаса с толку. Черные, с синеватым отливом волосы, подхваченные красной бархатной лентой, свободными волнами падали на спину. Она держалась очень прямо, смотрела, как он ест, и в ее взгляде была ирония.

– Ты не очень тут скучал?

Его удивил веселый тон Рене: она не выглядела ни расстроенной, ни мрачной.

– Нет.

Рене знала, что это неправда. Он уйдет. Один. Матиас позвал ее, чтобы сказать это. Девочка неделями ждала, чтобы он подал знак, каждый час, каждую минуту думала только о нем. И как-то вечером, за ужином, вдруг осознала, что ее мысли были заняты им не весь день. Жизнь стала полной и простой, как прежде, она подготовилась к уходу Матиаса, приняла решение не навещать его в хижине, интуитивно понимая, что продолжает плести связующую их нить. Разлука может оживить чувства, заставить Матиаса тосковать по ней. Она смотрела, как он ест пирог, и понимала, что не ошиблась.

Ее немец изменился. Глаза утратили блеск, уголки губ опустились, делая его похожим на капризного мальчишку. Он набрал вес, стал двигаться не так грациозно. На ферме Паке Рене видела журнал с фотографией тигра в зоопарке. Хищник лежал в тесной клетке и устало смотрел на фотографа чудными оранжевыми глазами. Она подошла к Матиасу и положила руку ему на плечо.

– Все будет в порядке. Когда ты уходишь?