Сёгун

Он покинул Нагасаки с большим нежеланием, проклиная всех священников и адмиралов, страстно желая, чтобы поскорее кончились лето и осень и он смог поднять якорь Черного Корабля, трюмы которого уже распирало от слитков, и направиться, наконец, домой, богатым и независимым. А что потом? Вечный вопрос, полностью завладевший им. Что с ней и ребенком? «Мадонна, помоги мне решить этот вопрос».

– Прекрасный обед, Родригес, – сказал Алвито, играя хлебным мякишем.

– На доброе здоровье, – Родригес сразу стал серьезным. – Какие у вас планы, отец? Мне хотелось бы… – он остановился на середине предложения и выглянул в окно. Потом, не удовлетворившись этим, он встал из-за стола и, мучаясь, прохромал к иллюминатору, выходящему на берег, и посмотрел в него.

– В чем дело, Родригес?

– Я подумал, что прилив переменился. Сейчас хочу проверить со стороны моря, – он дальше отодвинул занавеску, но все еще не мог разглядеть носовой якорь, – Извините меня, я на секунду, отец.

Он вышел на палубу. Вода плескалась о якорную цепь, которая углом поднималась из мутной воды. Никакого движения. Потом появился легкий след и корабль начал слегка освобождаться, занимая новое положение по мере убывания воды. Он проверил, как он стоит, потом посты. Все было в полном порядке. Поблизости не было ни одной лодки. День был прекрасный, туман давно рассеялся. До берега было около кабельтова, достаточно далеко, чтобы не допустить внезапного вторжения на борт, но и далеко в стороне от морских путей, ведущих к пристаням.

Его корабль представлял собой лорчу – японский корпус, приспособленный для современных португальских парусов и такелажа: быстроходный двухмачтовый, с такелажем, как у шлюпа. На нем было четыре пушки в центре корабля, по два маленьких носовых и кормовых орудия. Он назывался «Санта-Филиппа», команда состояла из тридцати человек.

Родригес осмотрел город и холмы за ним.

– Песаро!

– Да, сеньор.

– Приготовьте баркас. Я собираюсь попасть на берег еще засветло.

– Хорошо. Он будет готов. Когда вы вернетесь?

– На рассвете.

– Ну и отлично! Я поведу береговую партию – десять человек.

– Не спускайтесь на берег, Песаро. Киндзиру! Мадонна, что с твоими мозгами? – Родригес широко расставил ноги и облокотился о планшир.

– Скверно, что все так страдают, – сказал боцман Песаро, опустив крупные мозолистые руки. – Я поведу всю группу и обещаю, что все будет спокойно. Мы уже две недели сидим здесь, как в клетке.

– Портовые власти сказали «киндзиру», так что прости, но это все-таки «киндзиру», будь оно проклято! Помнишь? Это тебе не Нагасаки.

– Да, клянусь кровью Христа, очень жаль! – Здоровяк-боцман обиделся. – Подумаешь, прикончили одного японца.

– Одного убили, двух тяжело ранили, массу народу покалечили, изуродовали девушку, прежде чем самураи остановили вашу схватку. Я предупреждал вас перед выходом на берег: «Нумадзу не Нагасаки – так что ведите себя прилично!» Мадонна! Нам повезло, что удалось сбежать, потеряв только одного нашего моряка. Они имели законное право убить вас всех пятерых.

– Их закон, кормчий, это не наш закон. Проклятые обезьяны! Это был обычный скандал в борделе.

– Да, но его начали вы, власти наложили запрет на мой корабль, и вы все под домашним арестом. Вы тоже! – Родригес переставил ногу, чтобы облегчить боль. – Потерпи, Песаро. Как только отец уедет, мы уйдем отсюда.

– С приливом? На рассвете? Это приказ?

– Нет. Пока нет. Пока только приготовь баркас. Со мной поедет Гомес.

– Возьмите меня тоже, а? Пожалуйста, кормчий. Я загнусь от того, что меня засунули на эту проклятую посудину.

– Нет. И вам лучше не сходить на берег сегодня вечером, вам или еще кому-нибудь из наших.

– А если вы не вернетесь на рассвете?

– Вы будете гноить здесь якорь, пока я не вернусь. Ясно?

Недовольство боцмана усилилось. Он поколебался, потом ответил:

– Да, ясно, клянусь Богом.

– Хорошо, – Родригес спустился вниз. Алвито спал, но проснулся сразу же, как только кормчий открыл дверь каюты.

– Ну, все нормально? – спросил он.

– Да. Просто прилив сменяется отливом, – Родригес проглотил немного вина, чтобы отбить противный вкус во рту. Так было всегда после попытки мятежа. Если бы Песаро не повиновался сразу же, Родригес должен был прострелить ему лицо, заковать в кандалы или приказать дать ему пятьдесят линьков, протащить под килем или применить еще одно из ста наказаний, предусмотренных морскими законами для поддержания дисциплины. Без дисциплины любой корабль погибает. – Какой план дальше, отец? Мы выходим на рассвете?

– А как с почтовыми голубями?

– Они в хорошей форме. У нас их шесть штук – четыре из Нагасаки, два из Осаки.

Священник посмотрел на солнце. До захода еще четыре или пять часов. Времени для отправки птиц с первым зашифрованным сообщением достаточно, он его так долго обдумывал: «Торанага выполняет приказ Совета регентов. Я собираюсь в Эдо, потом в Осаку. Буду сопровождать Торанагу в Осаку. Он разрешил строить собор в Эдо. Детальное сообщение перешлю с Родригесом».