Сегун. Книга 2

– Мой муж оказал мне честь, отослав меня, – продолжала она тем же спокойным тоном. – Я просила позволения совершить сэппуку, но он лишил меня такой возможности. Это было… Я должна объяснить, что это его право – его или господина Торанаги – разрешить или нет совершить сэппуку. Я почтительно повторяла свою просьбу в каждую годовщину предательства. Но он в мудрости своей всегда отказывал мне. – Ее улыбка была чудесна. – Мой муж оказывает мне честь каждый день, каждый миг, Андзин-сан. Будучи на его месте, я не смогла бы даже разговаривать с такой… опозоренной женщиной.

– Вот почему вы последняя в своем роду? – спросил он, вспомнив, что́ она рассказывала по пути из Осакского замка.

Марико перевела вопрос для Бунтаро и вернулась к своей печальной повести.

– Хай, Андзин-сан. Только не было никакой катастрофы. Моего отца и его семью захватил в горах Накамура, военачальник, который потом стал тайко. Это Накамура свершил возмездие – привел армии, которые перебили всех воинов отца, двадцать тысяч человек. Мой отец с семьей попал в засаду, но ему хватило времени помочь уйти из жизни всем: четверым моим братьям и трем сестрам, моей матери и двум наложницам. Потом он совершил сэппуку. В этом он был самураем, и все они были самураями, – изрекла Марико. – Они не колеблясь встали перед отцом на колени, один за другим, и он убил их всех. Все умерли достойно. И он умер благородно. Два брата моего отца и его дядя участвовали вместе с ним в заговоре против их сюзерена. Они тоже попали в ловушку и также приняли достойную смерть. Ни один из Акэти не остался в живых, чтобы встретиться лицом к лицу с ненавистью и насмешками врага. Кроме меня. Простите, Андзин-сан, я не права: настоящими врагами были мой отец, его братья и дядя. Из врагов осталась я одна, живой свидетель подлой измены. Я, Акэти Марико, уцелела потому, что, выйдя замуж, стала частью семьи моего мужа. Мы жили тогда в Киото. Я была в Киото, когда погиб мой отец. Мятеж длился тринадцать дней, Андзин-сан. Но пока живы люди на этих островах, имя Акэти не очистится от позора.

– Сколько времени вы уже были замужем, когда это случилось?

– Два месяца и три дня, Андзин-сан.

– И вам тогда было пятнадцать?

– Мой муж оказал мне честь, не разведясь со мной и не выгнав меня, как следовало бы. Он отослал меня в деревню на север. Там было холодно, Андзин-сан. Это провинция Сёнай – там такой холод.

– Сколько вы там прожили?

– Восемь лет. Господину Городе было сорок девять лет, когда он совершил сэппуку, чтобы не попасть в плен. Это случилось почти шестнадцать лет назад, Андзин-сан, и большинство его потомков…

Бунтаро снова прервал жену, его голос хлестал плеткой.

– Пожалуйста, простите меня, Андзин-сан, – извинилась Марико. – Мой муж справедливо указывает, что длинные объяснения не нужны – достаточно было сказать, что я дочь предателя. Конечно, некоторые уточнения необходимы, – добавила она осторожно. – Пожалуйста, не обращайте внимания на плохие манеры моего мужа. И прошу вас, не забывайте об ушах, которые даны нам, чтобы слышать, и при восьмислойном заслоне. Простите меня, Андзин-сан, я отвлеклась. Вы не можете уйти, пока он не поднялся, или не пить. Не усугубляйте положения. – Она поклонилась Фудзико: – Додзо гомэн насай.

– До итасимаситэ.

Марико поклонилась Бунтаро и вышла. Запах ее духов какое-то время еще витал в воздухе.

– Саке! – приказал Бунтаро и дьявольски улыбнулся. Фудзико наполнила чайную чашку.

– Ваше здоровье! – пробормотал Блэкторн в смятении.

Больше часа он произносил тосты в честь Бунтаро, пока не почувствовал, что у него кружится голова. Но тут Бунтаро отключился и рухнул на кучу разбитых им вдребезги чашек. Сёдзи мгновенно отодвинулись, вошли телохранитель и Марико. Они подняли Бунтаро с помощью неизвестно откуда возникших слуг и вынесли его в комнату напротив. Комнату Марико. Вместе со служанкой Кой она начала раздевать мужа. Телохранитель задвинул сёдзи и сел снаружи, взявшись за рукоятку обнаженного меча.

Фудзико ждала, глядя на Блэкторна. Появились служанки и принялись наводить порядок. Блэкторн устало провел рукой по длинным волосам, сняв ленту, которой была перевязана косичка, потом выпрямился и вышел на веранду, сопровождаемый наложницей.

Ночной воздух, напоенный запахами моря, освежил его. Он присел на ступеньку и задумался.

Фудзико села, подобрав под себя ноги, позади него и наклонилась вперед:

– Гомэн насай, Андзин-сан, – прошептала она, кивая в сторону дома. – Вакаримас ка?

(Вы меня поняли?)

– Вакаримас, сиката га най. – Заметив плохо скрываемый страх на лице Фудзико, он потрепал ее по волосам.

– Аригато, аригато, Андзин-сама.

– Анатава суймин има (ложись теперь спать), Фудзико-сан, – промолвил он, с трудом находя нужные слова.

– Додзо гомэн насай, Андзин-сама, суймин, нэ? – сказала она, показывая в сторону его комнаты. Ее глаза молили.

– Иэ. Ватаси ёгу има. (Нет. Я плавать сейчас.)