Наступила ночь. Дождь прекратился. «О Будда, пусть урожай будет хорошим!» – молился он. Шла пора, когда рисовые поля стояли под водой и по всей стране в очищенную от сорняков раскисшую почву высаживали рассаду, бледно-зеленые ростки, чтобы через четыре или пять месяцев – в зависимости от погоды – собрать урожай. И по всей стране бедные и богатые,
«Нам потребуется хороший урожай в этом году», – подумал Торанага.
– Нага! Нага-сан!
Прибежал сын.
– Да, отец?
– В первый час после восхода позови Ябу и его советников на плато. И Бунтаро с нашими тремя командирами. И Марико-сан. Приведи их всех на плато на рассвете. Пусть Марико-сан приготовит зеленый чай. И я хочу, чтобы у лагеря был Андзин-сан. Охрана должна стоять кольцом на расстоянии двухсот шагов.
– Да, отец. – Нага повернулся, чтобы идти выполнять приказ, но, не в силах сдерживаться, выпалил: – Война? Да?
Поскольку Торанаге нужен был вестник, способный заразить всех своим воодушевлением, он не выругал сына за своеволие и нетерпение.
– Да, – подтвердил он, – но на моих условиях.
Нага задвинул сёдзи и выскочил из дому. Торанага знал, что, хотя лицо и поведение Наги останутся внешне спокойными, возбуждение прорвется в его поступи, загоревшемся взгляде. Слухи и кривотолки разнесутся по Андзиро и Идзу с окрестностями быстрее, чем если бы их распространяли нарочно.
– Ну, вот и началось, – вслух сказал он цветам, которые стояли себе в токономе, отбрасывая колеблющиеся тени в трепетном мерцании свечей.
Кири писала: