Секрет покойника

Непонятно, что это — приглашение или приказ. Впрочем, отказываться я не намерен. Мои рабы потратили полдня на то, чтобы отыскать в чулане тогу, долго лежавшую без дела, а затем усердно начистить ее мелом, убирая пятна. После чего мы еще битый час, сыпля проклятиями, вспоминаем, как нужно собирать ее в складки, чтобы она сидела так, как следует.

Мой управляющий шепчет мне, что я выгляжу прекрасно — ну прямо как в старые добрые времена. В его голосе слышится задумчивость. Зал девятнадцати лож — это часть дворцового комплекса в тени ипподрома. Вход в него охраняет гигантская статуя императора Константина с тремя сыновьями: кажется, будто они зоркими очами обозревают весь зал. В нише на противоположном его конце Константин и его сводная сестра Констанциана возлежат на обеденном ложе, словно пара египетских богов. От них по обеим сторонам зала, напоминая два прямых отрезка беговой дистанции на ипподроме, двумя рядами тянутся восемнадцать лож.

Именно здесь и решается судьба забегов. Чем ближе вы к императорской чете, тем выше ваши шансы на победу. Константин никогда не был любителем давать обеды, потому что не любил рангов. Сентименталист в нем не мог смотреть на то, как кто-то из гостей расстроен тем, что ему досталась ложа у входа. Прагматик, он знал цену неопределенности. Когда не знаешь, кто друг, а кто враг, поневоле начинаешь действовать осмотрительно.

Я занимаю отведенное мне место — вторая ложа с конца левой стороны зала. Мои соседи по ложе — тощий чиновник канцелярии (он набрасывается на угощения с такой жадностью, будто не ел целую неделю), сенатор из Вифинии и торговец, который может вести разговор только о мерах зерна. Я в пол-уха слушаю, как он беспрестанно трещит о запустении Египта, о том, будет ли в этом году разлив Нила или нет, а сам тем временем рассматриваю гостей. Среди них Евсевий, он расположился ближе к верхней части зала и о чем-то увлеченно беседует с Флавием Урсом. Интересно, и о чем только могут разговаривать между собой епископ и воин?

— Начиная с прошлого месяца цена уже подскочила на пять денариев. — С этими словами торговец впивается зубами в жаренную на вертеле куропатку. По подбородку стекает жир вперемешку с кровью. — Странно, вы не находите? Обычно весной цены на зерно падают — моря вскрываются, и начинают прибывать корабли, — торговец усмехается, как будто разрешить эту загадку по силам одному лишь Дедалу. — Авгуры и шарлатаны читают будущее по внутренностям мертвых животных и полету птиц. Я же читаю его по ценам на пшеницу.

Я стараюсь ему подыграть — что еще мне остается?

— И что же ты видишь?

— А разве непонятно? — он смотрит на меня, как на неразумное дитя. — Смуту.

Наконец пир окончен. Рабы убирают кубки, тарелки и блюда. Гости встают. Начинается общение. Торговец зерном что-то бормочет и торопливо шмыгает на другую сторону зала. Мое общество наскучило ему так же, как и мне — его. Расталкивая гостей, я пробираюсь в центр зала, в надежде, что Константин заметит меня, но, увы, толпа плотно обступает меня со всех сторон. Вместо этого я подхожу к какому-то кружку, в котором идет оживленная беседа. Стоило мне встать рядом, как разговор тотчас смолкает.

— Гай Валерий Максим. — Это Евсевий, в расшитой золотом тоге, которая если и уступает в пышности чьему-то одеянию, то только императорскому. В том, как он произносит мое последнее имя, мне слышится насмешка. — Ну, так как, ты наконец нашел истину?

— Я жду, чтобы кто-нибудь меня просветил.

— Один из наших братьев во Христе был убит бюстом философа Иерокла, — поясняет Евсевий присутствующим. — Печально знаменитый гонитель сидел как раз позади него. Император поручил Гаю Валерию Максиму найти убийцу.

Те, кто стоит с ним рядом, серьезно кивают. Странное, однако, общество для епископа: префект Константинополя, префект провизий, который надзирает за раздачей хлеба, два полководца, чьи лица куда более знакомы публике, чем их имена, и Флавий Урс, командующий армией. Ничто в его лице не выдает разговора, который мы с ним вели вчера.

Затем Евсевий отходит, чтобы поговорить с парой подошедших к нему сенаторов. Похоже, здесь он знает всех и каждого из гостей. Я провожу еще несколько минут в обществе Урса и генералов — мы обсуждаем подготовку к персидскому походу, его перспективы: сможем ли мы к осени дойти до Ктесифона. Совсем как в старые времена.

И все-таки что-то не так. Эти люди находятся на вершине власти — по идее, уверенность в успехе должна бить в них ключом. Вместо этого они напряжены и уклончивы. Даже говоря со мной, они так и стреляют глазами по всему залу. Поначалу я принимаю это за скуку. Но нет, они не выискивают себе новых собеседников, они наблюдают и подмечают. Кто кого берет за руку. Кто улыбается. Кто хмурится. Кто кивает. Кто шутит, и кто этой шутке смеется.

Самые влиятельные люди империи, они скованы страхом. Император — колосс: если он рухнет, начнется кровопролитие, беспорядочное и страшное.