Секрет покойника

Толпа редеет. Гости, под тем или иным предлогом, постепенно расходятся. Раньше так никогда не было. Я приближаюсь к передней части зала, но, похоже, Константин уже ушел — один, ни с кем не прощаясь.

Наверно, я сделаю то же самое. Не знаю, зачем Константину понадобилось меня приглашать. Вечер потрачен впустую. Я поворачиваюсь, чтобы уйти. Увы, дорогу мне преграждает евнух. Он ничего не говорит, лишь пальцем манит меня к боковой двери, которая искусно спрятана позади колонны. Я направляюсь к ней, чувствуя на себе два десятка ревнивых глаз.

После дыма, запахов и духоты обеденного зала свежий ночной воздух приятно бодрит. Евнух ведет меня через пустынный двор, в арку и вдоль аркады к какой-то двери. В скобах на стенах пылают факелы. Гвардейцы-схоларии застыли навытяжку. В своих белых одеждах они кажутся мне призраками. Евнух стучит в дверь и, услышав что-то, что не слышно мне, жестом приглашает меня войти.

Разумеется, я ожидаю увидеть Константина. Вместо этого, сидя в плетеном кресле, обернув, словно старуха, одеялом плечи, меня ждет его сестра, Констанциана. Наверно, это что-то вроде ее личных покоев, потому что повсюду разбросана одежда, а в углу валяется пара красных туфель. Над ней склонились две рабыни. Подобно рабочим, счищающим грязь со статуи, они слой за слоем соскребают с ее лица пудру и белила.

— Я слышала, что Август поручил тебе новое задание, — говорит она без всяких экивоков. Август. Вечно этот Август, а не «Константин» или «мой брат». — Вот уж не думала, что у него найдется для тебя применение!

Она устремила взгляд на серебряное зеркало, стоящее на туалетном столике, на меня она не смотрит. Собственно говоря, она лишь наполовину сестра Константина, хотя сходства между ними и того меньше. Лицо у нее длинное, овальное и плоское. Когда-то ее считали красавицей, по крайней мере, те, кому нравятся маловыразительные, незапоминающиеся лица. Заплетенные в замысловатые косички волосы уложены в высокую прическу, которую удерживает обруч из слоновой кости. Для женщины ее возраста прическа чересчур девичья.

Вряд ли она ждет ответа на свой вопрос. И я не отвечаю ей.

— Я слышала, что Август поручил тебе расследование убийств, — продолжает она. — Надеюсь, для тебя это приятное разнообразие. Раньше ты их совершал сам.

Я кланяюсь и пытаюсь сосредоточить взгляд на фреске у нее за спиной. Три грации. Великолепие, Счастье и Веселье. Боюсь, в этой комнате их нет.

— Я привык делать то, что прикажет мне Август. Всегда.

Убирая с лица Констанцианы косметику, одна из рабынь нажимает скребком слишком сильно. Констанциана морщится, а на покрытой белилами щеке выступает красное пятно. Даже не поворачиваясь, она умело протягивает руку и отвешивает девушке пощечину.

— Я вчера видел тебя в церкви вместе с Евсевием из Никомедии, — говорю я. Но Констанциана меня как будто не слышит. Да и с какой стати ей передо мной оправдываться? — У него есть немало причин желать смерти епископа Александра, — добавляю я. — Она ему только на руку.

— Ему многое на руку, независимо от того, что происходит. Евсевий выдающийся человек, и его ждет блестящее будущее.

— При условии, что его не обвинят в убийстве.

— Ты не посмеешь.

Я вспоминаю о страже, что стоит за дверью. Если я узнал что-то такое, что ей не нравится, уйду ли я отсюда живым?

— Константин поручил мне выяснить правду, какой бы та ни была.

Я вновь рассматриваю трех граций у нее за спиной. У художника, создавшего эту картину, были странные предпочтения. Великолепие он изобразил в образе пожилой женщины с длинными седыми космами и лицом, которое, похоже, вот-вот пойдет трещинами от ее улыбки. Счастье подозрительно напоминает ту, что сейчас сидит передо мной. И лишь Веселье соответствует своему имени, правда, ее лицо явно подрисовано, причем неумелой рукой, отчего кажется, что голова ее не соприкасается с телом. Как будто ей сломали шею.

Констанциана замечает, что я отвлекся.

— Ты меня слушаешь?

— Прости, — спешу извиниться я. — Мне просто вспомнилась твоя свадьба.

Милан, февраль 313 года, двадцать пять лет назад

Заявление, которое они тогда обнародовали, звучало так:

«Когда я, Константин Август, и я, Лициний Август, к обоюдной радости встретились в Милане, и обсудив все дела, касающиеся общественного блага…»

Константин и Лициний — последняя пара императоров. Лициний, солдат с крестьянским лицом и извращенным воображением, наследовал на Востоке Галерию, в то время как Константин единолично правил Западом. Они приехали в Милан спустя шесть месяцев после победы Константина у Мульвиева моста, чтобы поделить между собой мир. Для того чтобы скрепить это партнерство, Лициний женился на сестре Константина, Констанциане. Никто даже не вспоминает о том, что последний желающий заключить брачный союз с семейством Константина теперь не более чем обезглавленный труп, брошенный на дно Тибра. Какое, однако, счастливое событие!