Секрет Сабины Шпильрайн

– А почему мамины мемуары нужно писать здесь? Разве не лучше у себя дома, в знакомой обстановке?

Тут в голосе Марата зазвенела сталь:

– Потому что я так хочу! Они нужны мне срочно!

Марина вдруг потеряла весь свой воинственный тон, и я усомнилась, не ошиблась ли, решив с налету, кто кого боится.

– Ну, если срочно, конечно… Это тебе решать. А о чем у вас был такой горячий спор?

Ага, значит, она сначала постояла под дверью, прислушиваясь к голосам в столовой.

– Да из-за этого фраера, Лилькиного хахаля. – Марат кивнул на Феликса. – Он не согласен ее тут оставлять.

Марина перевела на Феликса другой, тоже знакомый мне, оценивающий взгляд – женщины на мужчину. И одобрила.

– А что хочет – ее увезти или остаться здесь?

– Похоже, он готов остаться здесь, но я не согласен, он им будет только мешать.

– Вы откуда? – спросила Марина Феликса: уж очень нерусский был у него вид – и прикид, и прическа, и носки.

– Из Берлина.

– А русским владеете вроде бы неплохо.

Значит, она слышала его блатную арию про жопу.

– До одиннадцати лет жил в Ростове, играл в футбол с мальчишками.

– А в теннис играете?

– Естественно, играю.

– Хорошо?

– В прошлом году был чемпионом факультета.

– Маратик, – промурлыкала Марина любовно, – почему бы не оставить мальчика здесь? Если он пообещает каждый день играть со мной в теннис?

Тут уже я глянула на нее оценивающим женским взглядом и решила, что опасна, но не очень – как ни поддувайся ботоксом, сорок пять – они сорок пять и есть.

В конце концов все уладилось ко всеобщему удовольствию: Феликс позвонил своему хитрожопому агенту и отложил билет, а Марат велел протопить и приготовить для нас гостевой коттедж, уютно скрытый от посторонних глаз мохнатой еловой рощей. В коттедже было три спальни, просторный салон и кухня. Лишнюю спальню мы превратили в рабочий кабинет, а точнее, в комнату пыток, в которой мы с Феликсом часами пытали бедную Лину.

Каждый день Феликс играл с Мариной в теннис, утверждая, что ее тренер ничему ее до сих пор не научил. Мы с Линой этот час бродили по дорожкам парка, вдыхая необходимую для работы порцию кислорода. Марина снисходительно позволила мне гулять по морозу в розовых Наташкиных сапожках и в своем верблюжьем пальто с воротником-бантом и даже добавила к этому тренировочный костюм и пару свитеров. По-моему, от этой щедрости объем ее гардеробной комнаты нисколько не уменьшился. Марат оставил Феликсу свое суперэлегантное полупальто, ссудив его в придачу мохнатым халатом и костюмом для игры в теннис.

По-моему, именно игра Марины с Феликсом в теннис привела к торжеству мира и согласия в нашем маленьком сообществе, так как сильно снизила электрическое напряжение между нею и Маратом. Зато в нашем уютном коттедже напряжение возрастало с каждым днем, потому что Лина отчаянно сопротивлялась каждой нашей попытке проникнуть в тайник ее детства.

Она не хотела ничего скрыть, она просто не хотела это вспоминать. И чем дальше мы проникали в потайные коридоры ее памяти, тем ясней я понимала, как мучительно трудно ей туда возвращаться. Она, по сути, ничего не рассказывала связно, она после долгих уговоров неожиданно вываливала на нас очередную порцию информации, а потом уходила к себе, ложилась в постель и часами молчала, не отвечая на простые вопросы, типа „Чай пить будете?“

Особенно страшная буря разыгралась, когда мы дошли до истории с толстым мальчиком, который ехал по зеленой лужайке на трехколесном велосипеде Лины. Когда Лина рассказывала, как она бежала по парку, подгоняемая топотом ног преследователей, она внезапно глубоко втянула воздух в легкие и замолчала. Все наши попытки заговорить с ней не привели ни к чему: она потеряла дар речи.

Нельзя передать словами охвативший нас ужас. Мы дали ей успокоительные капли и уложили в постель.

Тут настало время тенниса, и Феликс отправился на корт. Я заглянула к Лине и, увидев, что она спит, надела свое кремовое пальто и выскользнула из коттеджа – в душе моей созревало разрушительное решение. Быстрым шагом, почти бегом я домчалась до большого дома и, проскочив по лестнице на второй этаж, отправилась на поиски кабинета Марата. В коридоре не было ни души, спросить было некого, и я уже почти отчаялась, как вдруг прямо мне навстречу с третьего этажа спустился сам Марат.

Увидев меня, он застыл в удивлении:

– Ты ко мне?

– К тебе. Мы можем поговорить так, чтобы никто не узнал об этом разговоре?

– Ради бога. – Он открыл дверь большого зала совещаний. – Сюда без дела никто никогда не заходит.

Мы сели в глубокие кресла у стола.

– Ну, в чем дело?

Я набралась решимости – это было непросто – и выпалила:

– Марат, я боюсь, нам лучше отказаться от этой затеи, если мы не хотим, чтобы твоя мать умерла.

Уж чего-чего, но этого Марат не ожидал. Он был так потрясен, что даже не нашел слов для вопроса „почему?“.

Мне не оставалось ничего другого, как продолжить свою мысль: