Секрет Сабины Шпильрайн

Когда мы лежали, обнявшись, отдыхая после потрясших наши тела грозовых разрядов, я заметила, что бессознательно непрерывно целую и глажу плечи Марата, его шею и грудь, словно не могу от него оторваться.

– Слушай, – вдруг сказал он, – так больше продолжаться не может. Я не могу пережить целый месяц разлуки с тобой. И не могу все время сюда прилетать, чтобы украдкой прятаться по чужим квартирам. Надо что-то решать.

– Но ведь я не свободна. Феликс, Сабинка, да и твоя мама, которую я не могу бросить, даже ради тебя.

– Если ты уйдешь ко мне, я смогу уговорить маму переехать к нам.

– Давай подождем еще немного.

– Не могу. Пока я любил тебя издали, у меня хватало терпения ждать. А теперь, когда мы с тобой достигли такого слияния, мое терпение кончилось. Я хочу тебя рядом с собой всегда – днем и ночью.

За окном стало темнеть. При мысли, что мне пора уходить, я заплакала.

– Перестань, а то я сейчас тоже заплачу. Если бы я мог взять тебя с собой!

– А тебе обязательно надо уезжать?

– Обязательно!

Мне тоже обязательно нужно было уходить. Я наспех смыла с себя следы любви и попросила Марата отвезти меня в университет. Оттуда я позвонила Феликсу в кабинет и была счастлива узнать, что он еще не ушел домой. Тогда я попросила его зайти за мной – объяснила, что так задумалась над проблемой своей установки, что не заметила, как наступил вечер.

Феликс пришел взъерошенный, сказал, что тоже задумался над предстоящим ему вскорости курсом лекций и тоже не заметил, как наступил вечер. О приезде Марата он узнал только назавтра и сразу насторожился: с чего вдруг он опять примчался? Ведь он совсем недавно здесь был? Я было стала объяснять проблемы и неурядицы, связанные с книгой, но Феликс неожиданно вскипел: далась вам эта книга! Кому она нужна? И зачем тратить на нее драгоценное время? Я воспользовалась случаем и обиделась, отвоевав себе таким образом некоторую свободу.

Весь следующий день мы с Маратом, чуть-чуть отрезвленные вчерашним пиром любви, как прилежные ученики просидели над книгой и достигли больших успехов. За время отсутствия Марата я хорошо скомпоновала недостающую часть биографии Сабины, умело распределив цитаты из трех привезенных им из Ростова статей. Две из них за 1928 и 1929 годы бурно восхваляли доктора С. Шпильрайн за неоценимый вклад в сохранение психического здоровья детей, подорванного голодом и неразберихой гражданской войны. Зато к 1931 году тон резко изменился: оказалось, что доктор С. Шпильрайн пыталась шарлатанскими методами подорвать здоровье доверенных ей детей, и посему клинику ее решено закрыть, а ее саму лишить докторского диплома.

Что с ней было после закрытия клиники, можно было догадаться, хоть никаких сведений об этом не было, а к 1935 году в ее унылую жизнь ворвалась шестилетняя Лина-Сталина, которая вскоре стала ее радостью и утешением. Таким образом, уже почти очевидно начинала выстраиваться главная линия книги «Сабина-Сталина» от трехколесного красного велосипеда до жуткой сцены в Змиевской балке.

Мы с Маратом могли бы быть довольны, если бы не маялись невозможностью хоть еще разок уединиться и необходимостью завтра вечером сопровождать Лину на торжественное заседание, посвященное какому-то по счету юбилею Академгородка. Феликс на этот праздник идти отказался, ссылаясь на недостаток времени, но, по-моему, просто из нежелания видеть меня рядом с Маратом. Я зашла за Линой, но она еще не была готова: обреченная весь вечер сидеть в президиуме, она ушла к себе прихорашиваться.

Я тоже постаралась не ударить в грязь лицом: надела свой главный наряд – черное бархатное платье с круглым декольте и очередные лодочки на высоченных каблуках.

Оглядывая меня перед выходом, Марат вдруг пожаловался:

– Как бы я мог тебя одеть, если бы имел на это право! Ты бы выглядела настоящей королевой красоты.

– А как я выгляжу сейчас?

– Как королева красоты заштатного королевства третьего мира. Но я попробую это исправить.

Он вынул из кармана футляр и достал ожерелье, сплетенное из десятка отдельных серебряных нитей, на каждой из которых сверкало не менее дюжины изумрудов.

Пока я ошалело взирала на это чудо, он надел его мне на шею и сам залюбовался результатом.

– Может, пойдешь в нем сегодня? Ведь Феликса там не будет?

– Не беспокойся, завтра каждый встречный расскажет ему об удивительном ожерелье, в котором щеголяла его жена.

Он с сожалением снял с меня ожерелье и сунул его обратно в карман:

– Ладно, пусть пока лежит у меня. Но знай, что оно твое.

Наконец из своей комнаты вышла Лина. Она постаралась выглядеть как можно лучше: не очень умело подгримировала свое бледное осунувшееся лицо и нарядилась в любимое серебристое платье, подаренное ей в Москве Маратом. Хоть оно не сидело на ней так же хорошо, как четыре года назад, для нашего Академгородка она выглядела ослепительно.

И мы поехали в Центральный театр, где должно было проходить празднование юбилея. Как только мы подъехали, вокруг нашей машины образовался небольшой водоворот Лининых обожателей: они помогли ей выйти из машины и повели внутрь здания.