Секрет Сабины Шпильрайн

Эвальд Эмильевич вздохнул и подошел к Сабининой двери. Было заметно, что он не уверен, стоит ли ему туда впереться или нет. Но, как видно, есть ему хотелось здорово, потому что он наконец решился и приоткрыл дверь. Однако ничего попросить ему не удалось: из комнаты донеслись странные звуки, похожие на собачий лай. Мы оба застыли в ужасе, и вдруг до меня дошло – это рыдала Сабина. Я как раз недавно узнала, что рыдать – значит громко плакать в полный голос, хотя этот страшный лай не был похож на голос Сабины.

Мы отскочили от двери и уставились друг на друга, и я вдруг тоже начала рыдать, сама не зная почему. Эвальд Эмильевич страшно испугался, он обнял меня и начал гладить по голове, как ребенка.

– Тише, тише, дурочка, ты всех мышей распугаешь, – бормотал он, и я почувствовала, что он сам тоже готов зарыдать. И чтобы этого не случилось, он повернул мое лицо к себе и поцеловал в губы, так, как взрослые целуются в кино. От этого мне стало немного легче, и, может быть, мы бы продолжали целоваться, если бы из двери не выскочил Эмиль Шпильрайн. Он даже не заметил, чем мы занимались, мне кажется, он вообще ничего не замечал, а двигался, как слепой.

– Скорей, Эвальд, – заторопил он, – нам пора! Мы опаздываем на поезд! – И припустил ко входной двери, а рыжий отцепился от меня (по-моему, неохотно) и бросился за ним. Они уже мчались вниз по лестнице, когда я крикнула им вслед:

– Куда вы?

– На Кудыкину гору! – ответил Эвальд Эмильевич, совсем как когда-то мама Валя из окна Лешиного грузовика.

8. Врезка

Эвальда Эмильевича Шпильрайна я встретила через тридцать лет на конференции в Сухуми. Я только недавно защитила кандидатскую диссертацию, а он уже был уважаемым доктором наук и начальником лаборатории в институте теплофизики. Я стояла на широкой террасе, нависающей над морем, как вдруг на лестнице, ведущей на террасу с пляжа, появилась огненно-рыжая голова, потом золотые очки, а потом и весь носитель этого великолепия в светлой куртке с биркой, на которой было написано его имя. Но я бы узнала его и без бирки – какая девочка может забыть свой первый поцелуй? Впрочем, я к тому времени была уже далеко не девочка, а замужняя дама, мать довольно взрослого сына. Но хоть мне уже почти перевалило за сорок, образ этого рыжего нахала все еще гнездился в глубине моего сердца.

В порыве радостного изумления я шагнула ему навстречу:

– Эвальд Эмильевич, какая неожиданная встреча!

Он уставился на меня в недоумении:

– Простите, разве мы знакомы?

Увы, во мне не осталось ничего от той тщеславной дурочки, которая под аккомпанемент стихов из Рейнеке Лиса поделилась с ним своим скудным обедом.

Но я не сдалась:

– В каком-то смысле, даже больше, чем знакомы. Мы целовались с вами в Ростове, на кухне вашей тети Сабины Николаевны.

Эвальд Эмильевич был человек воспитанный – он не отшатнулся от меня и не пустился наутек. Но я отчетливо увидела, как душа его шарахнулась прочь с такой скоростью, что только чудом не слетела с террасы на мокрые булыжники пляжа.

– Не понимаю, о какой тете Сабине вы говорите. Тем более что я никогда не был в Ростове. – Выдавив из себя эти фразы, он развернулся на сто восемьдесят градусов и быстро зашагал вниз по той самой лестнице, по которой только что поднялся на террасу. Одно плечо у него было заметно выше другого. В нем не осталось ничего от того прелестного рыжего нахала, с которым я когда-то целовалась на кухне. На каких жерновах перетерла его жизнь за прошедшие годы?

9

Пока не затихли шаги наших гостей, я стояла перед входной дверью и разглядывала таблички с именами жильцов: «С. Н. Шефтель» и «В. Г. Столярова». Но если Сабина – тетка Эвальда Эмильевича и сестра Эмиля, значит, ее фамилия Шпильрайн. Почему за два года я ни разу об этом не слышала, если не считать той немецкой книжки, на первой странице которой было написано «Сабина Шпильрайн»? Все три наши соседки были Шефтели. Я давно уже знала, что женщина, выходя замуж, меняет свою фамилию на фамилию мужа. Таким способом мама Валя стала Столярова, а Сабина стала Шефтель. Значит ли это, что каждый раз, меняя фамилию, женщина старается скрыть свое прошлое? Мама Валя явно старалась, а как же Сабина – неужели тоже?

Я закрыла дверь и остановилась в нерешительности – зайти ли к Сабине или оставить ее в покое? Нет, нехорошо, какой же это покой – рыдать в пустой комнате? И я направилась к Сабине, тем более что мне не терпелось заглянуть в ту немецкую книжку с ее именем. Я осторожно приоткрыла дверь, в комнате было темно – свет погашен, ставни закрыты. Я было попятилась и потянула дверь на себя, но тихий голос Сабины позвал:

– Иди сюда, Лина, посиди со мной.

Она лежала на диване, лицом вниз, лбом на скрещенных ладонях. Я села рядом с ней и положила руку ей на плечо. Она была страшно холодная, как неживая.

– Я укрою тебя, ладно? – попросила я и пошла в спальню за одеялом. Она собралась под одеялом в маленький клубок и тихо сказала: