Секретарь старшего принца 3

– Хочу свою жизнь назад. Хочу свою жизнь назад. Хочу… свою жизнь… обратно! – Энтария расщепляла ножом паркет, слёзы текли безостановочно.

Я опустилась перед ней на колени:

– Я тоже хочу свою жизнь назад. Но иногда это невозможно, мою семью не вернуть никогда, а ты можешь вернуть свою жизнь назад через несколько лет.

Взгляд так и притягивало к её животу, хотя я знала, что с ним всё в порядке. Я перехватила нож поверх пальцев Энтарии. И всё же глянула на живот: в прорезях сорочки перламутром отливали чешуйки.

Энтария пыталась вырезать ребёнка из утробы, но тело драконесс изменяется так, чтобы любой ценой защитить дитя, если потребуется – даже от матери. Чешуя на животе и пояснице становится сверхпрочной, оттягивая плотность с чешуи других частей тела, тазовые кости смещаются. Любое агрессивное прикосновение, попытка такового, страх или ярость будущей матери, её беспомощность – всё, что может свидетельствовать об угрозе – вызывает мгновенный переход в защитный режим, младенец вместе с брюшной полостью будто помещается в кокон из уплотнившихся костей, чешуи и магии, которая, концентрируясь в плоти, придаёт ей дополнительную прочность.

Употребление ядов или попадание их в кровь вызывает изменение тока крови во всём теле, защищая малыша от отравления.

У Энтарии не было ни единого шанса избавиться от ребёнка. Разве только умереть самой, но жить она хотела – своей обычной привычной жизнью.

И её попытка избавиться от плода закончилась тем, что нож соскочил по чешуе живота и воткнулся в ногу. Лезвие повредило артерию, поэтому крови так много, но для драконессы это не смертельно.

Вывернув нож из напряжённых пальцев, я отбросила его подальше, а Энтарию прижала к себе. От неё пахло кровью, слезами, отчаянием.

– Ты вернёшь свою жизнь, – прошептала я, покачиваясь и покачивая Энтарию вместе с собой. – Обязательно вернёшь, всё наладится, ты ещё так молода, у тебя впереди много лет…

– Кому я буду нужна? – Она вцепилась в меня, мундир затрещал под перламутровыми когтями. – Первый ребёнок самый сильный, кому я буду нужна, уже родившая?

– Может быть тому, кто будет любить именно тебя, а не то, что ты можешь родить ему сильного наследника? – не знаю, почему и зачем я сказала так, это вырвалось как-то само, будто полыхнула в памяти романтическая чушь из любовных романов, хотя я вроде уже не юная драконесса, чтобы такое говорить.

А Энтария как раз юная драконесса, и она, возможно, хотела услышать именно это, потому что сквозь слёзы переспросила:

– Правда? – и так жалобно…

Ответа я не знала. Если судить по любовным романам, которые довелось прочитать, это возможно, что касается остального… между моими родителями были достаточно тёплые отношения, если не считать того, что мама не смогла до конца привыкнуть к тому, что её сокровенные мысли могут в любой момент считать.

С семьями других обычных драконов я тесно не общалась. Проникая в чужие сознания, я искала разную информацию, но не о семейных отношениях – сейчас я не могла вспомнить, любил ли кто-то своих жён или нет, почему их выбирали. С правящими драконами всё иначе, но тот же Элор жаждал избранную для рождения сильного золотого дракона, я не представляю, как бы повлияло на его чувства то, что избранная уже родила от другого.

Энтария дрожала в моих объятиях, стискивала порванный когтями мундир, и пусть я закрылась абсолютным щитом и не улавливала её эмоций, я знала, как ей плохо, и мне от этого тоже было плохо. Щит не спасал.

– Правда, – ответила я. – Правда.

Я зажмурилась крепко-крепко. Надо было помочь Энтарии, это моя обязанность – как сюзерена, как той, из-за ошибок которой она страдает. Но мне было страшно – страшно столкнуться с её чувствами, страшно, что мои усилия опять не спасут её от боли. Меня трясло, как и её. Я боялась ошибиться, неправильно что-то понять.

Энтария так хотела, чтобы Сирин ей не сочувствовала, не хотела её видеть, а когда получила желаемое, испытала не облегчение, а боль – боль от того, что осталась совсем одна, от того, что потеряла сестру… И теперь так страшно снова сделать что-то не так.

Именно это подразумевал дедушка, когда говорил, что менталисты не должны поддаваться эмоциям, что эмоции нас ослабляют.

Я поддалась – и в попытках помочь стала допускать непростительные ошибки.

Позволила эмоциям объектов влиять на мои, и мне было больно, страшно, я ненавидела вместе с ними – и не могла трезво оценить ситуацию, посмотреть на неё со стороны, найти выход из этого безумия.

Я сходила с ума вместе с ними.

Так нельзя.

Это как резать лезвием нервы.

Подтянув Энтарию себе на колени, я укачивала её, напевала колыбельную, гладила растрёпанные светлые волосы, местами слипшиеся от крови. Её слёзы капали мне на ключицу, пробирались сквозь дырки в ткани, щекотали чувствительную кожу.

– Помоги, – выдавила Энтария сипло. – Сделай что-нибудь, убей меня, я не могу больше… со всем этим жить.