Секретарь старшего принца 8

— Ну что, моя милая, можно мне исполнить супружеский долг сейчас? Или ты хочешь в кровать? А может, в гардеробную? Или просто отдохнуть?

Я трезва, я слишком трезва, чтобы не думать о встрече Элора и Дариона. О чём, о чём же они говорили? Как? Что понял Элор? Но… в память ни одному из них не залезешь, в моей тоже ничего не найти. И всё во мне протестует против самого обычного способа узнать — вопроса.

Откровенного, обнажающего мои чувства вопроса.

Потому что если спрошу я, если начну этот разговор, Элор может захотеть — и будет вправе — его продолжить. Перейти на личное, очень личное, смущающее и даже стыдное.

Этого нельзя допустить.

Но и узнать, о чём они беседовали, хочется.

Глава 33

Элор смотрит мне в глаза. Он очень близко, жар его тела согревает кожу, но внутри всё дрожит не от физической близости, а от мыслей, моих мыслей, вопросов.

Предложение говорить откровенно прекрасно, но как же трудно ему следовать!

Страшно. До холода в сердце, до скручивания внутренностей.

Узнать ответ. Отвечать самой.

Но Элор просил говорить. Он сам это предлагал. И вот он смотрит на меня.

А я… я вдыхаю и опять словно в омут ныряю: в ледяной, тёмный страшный омут, глубоко, очень глубоко:

— О чём вы говорили с Дарионом?

Зрачки Элора расширяются и резко сужаются в вертикальные щёлки, проявляя драконью сущность вместе с запахом раскалённого металла. Опять расширяются. В этот раз взгляд первая отвожу я. Отвожу его под скрип когтей Элора по столу.

— Он сказал, — голос Элора сипл от сдерживаемых эмоций, — что ты любишь меня. Всегда любила.

Будто льдом сковывает всё, проступают на теле чешуйки, но я ныряю всё глубже и глубже в бездонный омут:

— Тот человек, которого мы встретили в борделе… я скорректировала его воспоминания. Исправила в них цвет моих волос, твою внешность и внешность Дариона. Что ещё он говорил?

Элор тяжко вздыхает, старается говорить ровно:

— Можно было не утруждаться, у нас и так специфическая репутация, посещение борделя и переговоры в нём её хуже не сделают… В следующий раз учти это, пожалуйста. — Снова вздох. И уже иная интонация: глуше, тише, из нечитаемой смеси эмоций. — Он объяснил, что тебе тяжело из-за огромной ответственности последней из рода. Я это знал, но… не хотел об этом задумываться хотя бы сейчас. Эта мысль была настойчива, но я слишком боялся её обдумывать, понимая, к каким результатам должен прийти. — И опять Элор вздыхает, запрокидывает голову. — Знаю, это малодушие, но я не хотел задумываться об этом сейчас. Надеялся, что удастся прожить несколько лет, прежде чем придётся затронуть этот вопрос. Надеялся, что всё будет… не так, что… ты будешь счастлива со мной даже без перспективы родить Сиринов, и моё согласие на это станет дополнением к счастью, а не одним из условий твоего хорошего отношения.

Получается откровенность за откровенность?

Я сама начала этот обмен. Теперь же мысленно мечусь, пытаясь отыскать менее болезненную правду. Нечто такое, рассказ о чём не обнажит слишком личное. При этом в ответ хочу очень, невероятно личное.

Но я же стараюсь, это ведь считается шагом навстречу?

А Элор после своего ответа отклонился. Пусть его ладони по-прежнему упираются в столешницу по бокам от моих бёдер, он теперь чуть дальше. Он за мной наблюдает. Снова.

Ждёт откровенности?

— Менталисты приходили не только благодарность выразить, — почти шепчу я, глядя на его подбородок, на напряжённые мышцы шеи: кадык дёргается, когда Элор сглатывает. — Они предложили создать королевство, где менталисты станут главными. Обещали беречь наших детей в память о том, что они из рода менталистов. Но я понимаю, что беречь они могут и управляя ими, даже могут вывернуть всё так, что управляя — берегут. Правда, сразу от предложения отказываться не стала, чтобы не обострять конфликт. Поэтому менталисты и предупредили о герцогах — хотели подтолкнуть меня к нужному им решению. Что ещё сказал Дарион?

В первый миг кажется, что Элор (его дыхание, учащавшееся по мере рассказа о менталистках, от вопроса сбивается) промолчит. Не выдержит этой откровенности. И, честно говоря, появляются сомнения, что я действительно хочу знать, какие ещё из моих тайн Дарион так бессовестно и самоотверженно обнажил.

— Что ты пришла к нему только из-за необходимости, — признаёт Элор тихо, глухо, тоже глядя на мой подбородок. На этот раз когти не вспарывают дерево стола, и Элор не отодвигается, наоборот, он склоняется ко мне, осторожно укладывает ладонь на поясницу. — Теперь мне кажется очень глупой идея приручить тебя удовольствием, кажется нелепой надежда, что желание сделает тебя сговорчивее и вынудит попросить…

Дрожь пробегает по моему телу, и это не возбуждение — это ужас. Словно с меня содрали кожу, обнажили самое сокровенное. Я не хотела, никогда не хотела, чтобы Элор знал о брачном периоде, я надеялась, что это останется моей тайной навсегда, а теперь… теперь…