— Как это какой? — удивился Кузниц. — Там, на шоссе, где леопарды, там столько машин сгорело. Дым был до неба, и лес горел. Неужели вы не видели?
— Какие леопарды?! Что ты несешь?! — возмутился Шварц. — Ты что, не протрезвел еще? Выпили-то совсем немного. Пожар… леопарды… Я вон твой рюкзак всю дорогу тащил, — он показал на скамейку, где лежал рюкзак Кузница.
— Так вы пожара не видели? — спросил Кузниц и добавил обиженно: — А за рюкзак спасибо. Я был уверен, что ты его там бросишь, а ты тащил, надрывался.
Шварц усмехнулся и сказал:
— Ладно, не обижайся — просто волновались мы очень. Сначала думали, что ты пошутить решил и вот-вот выскочишь из-за дерева с воплями, а тебя нет и нет — вот мы и волновались.
— Так что за пожар? — опять спросил Константинов, но Кузниц ответить не успел — подошла электричка.
Когда уже в электричке по дороге домой Кузниц рассказал о своем приключении, ему, похоже, никто не поверил.
— Скорее всего, отравился ты, — сказал Константинов, — хотя странно как-то, мы ведь тоже грибы ели.
— Бывает, — поделился своим богатым жизненным опытом Шварц, — вот помню, выставка была концептуалистов в Питере, а потом, как полагается, банкет. Пили-ели вроде все одно и то же, а один концептуалист местный отравился и коньки откинул. Правда, потом говорили, что он в ларьке добавлял.
— Я не добавлял, — сказал Кузниц, а Константинов загадочно заметил:
— Так то концептуалист был.
— Сам ничего не понимаю, — продолжал свой рассказ Кузниц, — самому все это теперь кажется по меньшей мере странным. Может быть, и правда отравился грибами — вырвало меня два раза и голова болела, да и сейчас болит. Но чтобы галлюцинации были такими отчетливыми… и цвет, и запах — бензином там сильно пахло от машин, и трогал я леопардов этих, кукол этих: и Гонту, и того, что на самом краю лежал — холодные они, мокрые. Нет, слишком все это было реально. — И вдруг он вспомнил и стал рыться в карманах куртки. — Жетон я нашел там, жетон. — Но жетона в карманах не было.
— Какой жетон? — спросил Шварц.
— Да нашего отряда жетон, серебряный, на нем еще фамилия Гонты была выцарапана, — но жетон не находился и Кузниц растерянно взглянул на Константинова, а Шварц ехидно заметил:
— Потерял, наверное.
Кузниц насупился и замолчал. Некоторое время все сидели молча, потом Константинов сказал:
— Пошли покурим.
Когда они с Кузницем вышли в тамбур и закурили, Кузниц спросил:
— Ты тоже мне не веришь? Зачем мне врать, сам посуди?
— Да нет, — ответил Константинов, — твоему рассказу я верю. Верю, что ты действительно все это видел, о чем рассказываешь, но ведь ты мог находиться под действием какого-нибудь вещества — в грибах, знаешь, какие сильные галлюциногены могут быть.
Кузниц помолчал, потом вдруг понюхал рукав своей куртки.
— Вот понюхай, — он сунул рукав под нос Константинову, — понюхай, как пахнет дымом и бензином. Говорю тебе, я чуть не сгорел там, когда бензобаки стали рваться.
— Дымом пахнет, — согласился Константинов, — но мы ведь костер разжигали, а бензина не чувствую, извини.
— Ладно, — махнул рукой Кузниц, — не верите, и не надо. А Эджби написать об этом, как ты думаешь?
— Напиши, — сказал Константинов, — написать не помешает. — И поинтересовался: — А грибы, которые мы собрали, ты есть будешь, когда замаринуем?
Кузниц почувствовал, как при упоминании о грибах опять подступает тошнота, и ответил:
— Замаринуй, а там посмотрим. Но ты их повари как следует сначала, а то и у вас глюки начнутся.
Инге про свои приключения Кузниц ничего не рассказал — хватало ему реакции Шварца с Константиновым. Тем более что Инга и не вняла бы как следует его рассказу — в тот вечер, когда он вернулся домой, она, как и все горожане, не отрывалась от телевизора. Выборы закончились, так сказать, вничью, поэтому «оранжевые» обвиняли во всех грехах «синих», а «синие» — «оранжевых»; и те, и другие грозились гражданской войной. Город разделился на два лагеря, и только карасе соблюдал, как выразился Константинов, «вооруженный нейтралитет».
На языке Шекспира или, как говорил Шварц, скорее на языке Бонка, имея в виду популярный учебник английского, так вот, на языке Бонка-Шекспира отчет о приключениях Кузница в лесу получился сухим и неубедительным. Ну видел он военную колонну Леопардов на стратегическом шоссе, когда те бежали из города, ну воспламенился пролившийся из баков бензин, so what?[63]
И даже превращение «меченых» в свой символ выглядело на английском как сухая справка.«А все потому, — думал Кузниц, — что нет в этом языке слова "груздь"», — и, расстроившись, добавил, как советовал Ариель, просьбу подыскать им какую-нибудь работу, желательно за границей.
А маринованные грузди, когда попробовали их на очередном сборе карасса, оказались отменными, и съели их за милую душу, и никто не отравился.
9. Пера палас