Секретов не будет

Сообщения о грозящей катастрофе проникли в печать. В стране и за рубежом прошли митинги, потребовавшие от румынских властей перевести арестованных в безопасное место. Но королевское правительство не торопилось. Оно было бы даже радо, если бы в тюрьме погибли все коммунисты. В тюрьму отправилась правительственная комиссия. Чиновники издалека взглянули на покосившиеся стены и уехали, заявив, что здание простоит еще много лет. А через две недели повторный толчок сровнял с землей Дофтану. Без десяти четыре утра на спящих людей обрушились каменные перекрытия. Врачей не было, стража разбежалась. И тогда узник Дофтаны рабочий-железнодорожник Георге Георгиу-Деж собрал чудом уцелевших товарищей и принялся откапывать из-под обломков раненых и убитых…

Пройдут годы, прежде чем вновь поднимутся стены Дофтаны. Отгремят раскаты битв на Волге и Днепре, под Кишиневом и Яссами, появятся свежие могилы советских солдат на карпатских перевалах, возьмет власть в свои руки трудовой народ Румынии. И тогда для того, чтобы знали потомки, как боролись и умирали коммунисты, будут восстановлены бастионы Дофтаны…

Несколько часов мы ходим по Дофтане. Идем темными коридорами, заглядываем в камеры, каждая плита которых окроплена рабочей кровью.

Теперь Дофтана — филиал музея истории Румынской коммунистической партии. И в самом деле, история Дофтаны — это частица истории партии коммунистов Румынии. Здесь, в тюремных камерах и на чердаках мастерских, коммунисты проводили нелегальные собрания, отсюда через ощетинившиеся редуты осуществлялась связь с волей, с рабочим классом.

Мы осматриваем экспонаты музея и видим, как много значили для замурованных в каменных мешках Ленин, Москва, Советский Союз. Конспекты ленинских работ на папиросной бумаге, переписанный от руки румынско-русский словарь. Композиция из дерева, тайно изготовленная в тюремной мастерской: к земному шару прикован рабочий — мировой пролетариат. Но рядом русский кузнец тяжелым молотом разбивает оковы, и в страхе бежит империалист, держащий на поводке пса — II Интернационал…

Да, узники Дофтаны знали: грядущий день рождается на Востоке. Они всегда помнили о Москве, и Москва никогда не забывала о них. Под стеклом пожелтевшие страницы «Правды», «Известий», «Гудка». Большие бросающиеся в глаза заголовки: «Героическая борьба румынских нефтяников», «Против восставших железнодорожников двинут бухарестский гарнизон», «Военно-полевые суды в Румынии», «Мопровцы Киргизии узникам Дофтаны», «Бои продолжаются»…

Бои продолжались. Фронт борьбы с империализмом проходил не только по рабочим баррикадам европейских столиц, но и по каменным казематам Дофтаны. И здесь, так же, как и в университетском городке Мадрида, нельзя было дрогнуть, отступить…

Презрев смерть и пытки, Дофтана жила, боролась и побеждала. Семнадцать дней подряд палачи били коммуниста Мауричу Энчеля. Коммунист выстоял, коммунист ничего не сказал. Тогда изверги вспрыснули ему в вену чернила… Приговоренный к пожизненному заключению, Макс Гольдштейн объявил голодовку и не принимал пищу пятьдесят шесть дней. Это была самая долгая голодовка в истории Дофтаны. Стража так и не смогла сломить духа этого мужественного человека. На пятьдесят седьмой день его задушили надзиратели…

Мы подходим к портрету, с которого улыбается красивый молодой человек.

— Бела Брайнер, член ЦК Коммунистической партии Румынии, — говорит экскурсовод. — Опытный подпольщик и конспиратор, он был выслежен и попал в лапы врага. Через товарища Брайнера шли деньги в партийную кассу, и сигуранца хотела узнать, откуда берутся эти средства. Его истязали в Дофтане и в подвалах жандармерии в Бухаресте. Для него изобретали особенно страшные пытки. Белу Брайнера завязывали в мешок вместе с кошками и опускали в ров с водой. Кошки захлебывались и в предсмертной агонии рвали когтями живое человеческое тело. Но товарищ Брайнер смеялся над палачами. Он умер, но его воля была тверже камня, из которого сложены бастионы Дофтаны…

А за стенами Дофтаны жизнь. Та, во имя которой боролись герои-коммунисты. В долине Праховы растут этажи санаториев и домов отдыха для трудящихся. Город Брашов, красавец и труженик, поднимает частоколы труб над новыми заводскими корпусами. Смотрятся на дорогу рядами новых домов помолодевшие горные селения. Одет в леса новостроек старинный город Сибиу. В бело-розовом цвету садов утопает город Тимишоара…

В Тимишоаре мы осматриваем огромный промышленный комбинат имени Белы Брайнера. Директор комбината Блазиу Губан уехал в командировку в Лейпциг, и нас принимает главный инженер Тибериу Губан. Узнаем, что они не просто однофамильцы. Директор — отец главного инженера.

Видя мое недоумение, секретарь парткома Ион Борбони говорит:

— У нас еще работает начальником цеха жена директора Барбара Губан. Так что отец руководит сыном, а сын матерью. Губаны — старейшие работники нашего комбината.